Стратегии перевода
Chuck Palahnick. Fight Club
жүктеу/скачать 1.34 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Anthony Burgess. A Clockwork Orange
- Harry Potter and the Order of the Phoenix
- Уингинг Uncle Vernon: “These Demembers
- Воланди…как его
- Букля Mundungus
- Наземникус
- All-England Best Kept Suburban Lawn Competition
- Concealment and Disguise
- Кикимер
- Коммуникативная структура предложения. Задание 4. Перевод текста.
- Список использованной литературы
- Источники текстов для анализа
Chuck Palahnick. Fight Club YOU WAKE UP at Air Harbor International. Every takeoff and landing when the plane banked too much to one side, I prayed for a crash. That moment cures my insomnia with narcolepsy when we might die helpless and packed human tobacco in the fuselage. This is how I met Tyler Durden. You wake up at o’Hare. You wake up at LaGuardia. You wake up at Logan. Tyler worked part-time as a movie projectionist. Because of his nature, Tyler could only work night jobs. If a projectionist called in sick, the union called Tyler. Some people are night people. Some people are day people. I could only work as a day job. You wake up at Dulles. Life insurance pays off triple if you die on a business trip. I prayed for wind shear effect. I prayed for pelicans sucked into the turbines and loose bolts and ice on the wings. On takeoff, as the plane pushed down the runway and the flaps tilted up, with our seats in their full upright position and our tray tables stowed and all personal carry-on baggage in the overhead compartment, as the end of the runway ran up to meet us with our smoking materials extinguished, I prayed for a crash. You wake up at Love Field. …. Switch.
You wake up at SeaTac. I study the people on the laminated airline seat card. A woman floats in the ocean, her brown hair spread out behind her, her seat cushion clutched to her chest. The eyes are wide open, but the woman doesn’t smile or frown. In another picture, people calm as Hindu cows reach up from their seats toward oxygen masks sprung out of the ceiling. This must be an emergency. Oh.
We’ve lost cabin pressure. You wake up, and you’re at Willow Run. Перевод Д. Савочкина Ты просыпаешься в Эйр Харбор Интернэшнл. Каждый взлет или посадку, когда самолет слишком сильно закладывал на одно крыло, я молился об аварии. Этот момент лечит и мою бессонницу, и мою нарколепсию: мы должны умереть, потерявший надежду и плотно упакованный человеческий табачок в сигаретке фюзеляжа. Так я встретил Тайлера Дардена. Ты просыпаешься в О’Хара. Ты просыпаешься в ЛаГвардия. Ты просыпаешься в Логане. Тайлер подрабатывал киномехаником. По своей натуре Тайлер мог работать только ночью. Если штатный киномеханик заболевал, профсоюз вызывал Тайлера. Есть такая категория людей: ночные люди. Есть другая категория людей: дневные люди. Я могу работать только днем. Ты просыпаешься в Даллсе. Сумма страховки возрастает втрое, если ты погиб в служебной поездке. Я молился об эффекте воздушных ножниц. Я молился о пеликанах, засосанных в турбину, о расшатанных болтах и льде на крыльях. Во время поездки, когда самолет спускается на взлетную полосу и начинает выпускать шасси, наши кресла зафиксированы в верхнем положении, столики сложены, вся ручная кладь закрыта в ящиках у нас над головой и край взлетной полосы стремительно приближается, чтобы встретить нас, потушивших сигареты, я молился об аварии. Ты просыпаешься в Лав Фильд. … Клац.
Ты просыпаешься в СииТэк. Я рассматриваю людей на ламинированных карточках для экстремальных ситуаций. Женщина плавает в океане, ее каштановые волосы развеваются, подушка с сиденья прижата к груди. Ее глаза широко распахнуты, но она ни улыбается, ни хмурится. На другой картинке люди, спокойные, как священные коровы Хинду, тянутся со своих мест за кислородными масками, выпавшими из потолка. Это, должно быть, скорая помощь. Вот.
Мы теряем давление в кабине. Вот.
Ты просыпаешься, и ты в Виллоу Ран. Перевод В. Загороднего Ты просыпаешься в аэропорту Миннеаполиса. При каждом взлете и посадке, когда самолет наклоняется слишком резко, я молюсь о катастрофе. Это мгновение превращает мою бессонницу в нарколепсию, когда мы все можем беспомощно погибнуть, сгореть перемолотым табаком человеческих тел в сигарете фюзеляжа. Так я встретил Тайлера Дёрдена. Ты просыпаешься в аэропорту Чикаго. Ты просыпаешься в Нью-Йорке. Просыпаешься в Бостоне. Часть времени Тайлер работал киномехаником. По своей натуре Тайлер мог работать только по ночам. Если киномеханик заболел, профсоюз вызывал Тайлера. Некоторые люди – «совы», а некоторые – «жаворонки». Некоторые живут ночью, а некоторые – днем. Я вот могу работать только днем. Просыпаешься в Вашингтоне. Сумма страховки увеличивается втрое, если ты умираешь в деловой поездке. Я молюсь о штормовом порыве бокового ветра. Я молюсь о пеликанах, попадающих в турбины. Молюсь о прослабленных креплениях и обледеневающих крыльях. Когда самолет мчится по взлетной полосе и поднимает закрылки. Когда сиденья приведены в вертикальное положение и столики убраны. Когда все личные вещи находятся в багажных отделениях над головой. Когда потушены сигареты и пристегнуты ремни. При каждом взлете и посадке я молюсь о катастрофе. Ты просыпаешься в Далласе. … Щелчок. Ты просыпаешься в аэропорту Сиэтла. Я изучаю людей, изображенных на ламинированной инструкции в кармане кресла самолета. Женщина плавает в океане, ее каштановые волосы растрепаны, она прижимает к груди подушку сиденья. Глаза широко открыты, но она не улыбается и не испугана. На другой картинке люди, спокойные как индусские священные коровы, тянутся со своих мест к кислородным маскам, опустившимся с потолка. Наверное, это авария. Ой.
Мы теряем давление в салоне. Ты просыпаешься – и ты в аэропорту Детройта. Перевод А. Егоренкова Ты просыпаешься в Эйр Харбор Интернэшнл. При каждом взлете и посадке, когда самолет делал резкий крен, я молил о катастрофе. Тот миг, когда можно умереть и сгореть, как беспомощный табак из человечины в сигаре фюзеляжа, на время избавляет меня от бессонницы и нарколепсии. Вот как я встретил Тайлера Дёрдена. Ты просыпаешься в аэропорту О’Хейр. Ты просыпаешься в аэропорту Ла Гардиа. Ты просыпаешься в аэропорту Логана. Тайлер подрабатывал киномехаником. По своей природе, Тайлер мог работать только по ночам. Если киномеханик брал больничный, профсоюз звонил Тайлеру. Бывают ночные люди. Бывают дневные. Я могу работать только днем. Ты просыпаешься в Даллесе. Страховка утраивается в случае смерти в служебной поездке. Я молил о турбулентности, я молил о том, чтобы в турбину затянуло пеликана, и о развинтившихся болтах, и о наледи на крыльях. При взлете, когда самолет отталкивается от полосы, и выдвигаются закрылки, сиденья переводятся в вертикальное положение, складные столики убираются, и весь ручной личный багаж размещен в ячейках под потолком; в то время как конец взлетной полосы пробегает под нами, а мы сидим с потушенными курительными принадлежностями, - я молил о катастрофе. Ты просыпаешься в Лав Филд. … Щелк.
Ты просыпаешься в Ситеке. Я разглядываю картинки людей на ламинированной карточке позади сиденья. Женщина плывет в океане, ее каштановые волосы развеваются сзади, спасательный жилет застегнут на груди. Ее глаза широко открыты, но женщина не хмурится и не улыбается. На другой картинке люди тянутся за кислородными масками, свисающими с потолка, - на лицах безмятежность, как у коров в Индии. Должно быть, авария. Ой.
У нас разгерметизация салона. Ой.
Ты просыпаешься, и ты в Виллоу Ран. Anthony Burgess. A Clockwork Orange “What’s it going to be then, eh?” There was me, that is Alex, and my three droogs, that is Pete, Georgie, and Dim. Dim being really dim, and we sat in the Korova Milkbar making up our rassoodocks what to do with the evening, a flip dark chill winter bastard though dry. The Korova Milkbar was a milk-plus mesto, and you may, O my brothers, have forgotten what these mestos were like, things changing so skorry these days and everybody very quick to forget, newspapers not being read much neither. Well, what they sold there was milk plus something else. They had no licence for selling liquor, but there was no law yet against probing some of the new veshches which they used to put into the old moloko, so you could peet it with vellocet or synthemesc or drencrom or one or two other veshches which would give you a nice quite horrorshow fifteen minutes admiring Bog And All His Holy Angels and Saints in your left shoe with lights bursting all over your mozg. Or you could peet milk with knives in it, as we used to say, and this would sharpen you up and make you ready for a bit of dirty twenty-to-one, and that was what we were peeting this evening I’m starting off the story with. Our pockets were full of deng, so there was not real need from the point of view of crasting any more pretty polly to tolchock some old veck in an alley and viddy him swim in his blood while we counted the takings and divided by four, nor to do the ultra-violent in some shivering starry grey-haired ptitsa in a shop and go smecking off with the till’s guts. But, as they say, money isn’t everything. The four of us were dressed in the height of fashion, which in those days was a pair of black very tight tights with the old jelly mould, as we called it, fitting on the crotch underneath the tights, this being to protect and also a sort of a design you could viddy clear enough in a certain light, so that I had one in the shape of a spider, Pete had a rooker (a hand, that is), Georgie had a very fancy one of a flower, and poor old Dim had a very hound-and-horny one of a clown’s litso (face, that is). Dim not ever having much of an idea of things and being, beyond all shadow of a doubting Thomas, the dimmest of we four. Then we wore waisty jackets without lapels but with these very big built-up shoulders (‘pletchoes’ we called them) which were a kind of a mockery of having real shoulders like that. Then, my brothers, we had these off-white cravats which looked like whipped-up kartoffel or spud with a sort of a design made on it with a fork. We wore our hair not too long and we had flip horrorshow boots for kicking. “What’s it going to be then, eh?” There were three devotchkas sitting at the corner all together, but there were four of us malchicks and it was usually like one for all and all for one. These sharps were dressed in the heighth of fashion too, with purple and green and orange wigs on their gullivers, each one not costing less than three or four weeks of those sharps’ wages, I should reckon, and make-up to match (rainbows round the glazzies, that is, and the rot painted very wide). Перевод Е.Синельщикова «Скучна-а-а! Хочется выть. Чего бы такого сделать?» Это – я, Алекс, а вон те три ублюдка – мои фрэнды: Пит, Джорджи (он же Джоша) и Кир (Кирилла-дебила). Мы сидим в молочном баре «Коровяка», дринкинг, и токинг, и тин-кинг, что бы такое отмочить, чтобы этот прекрасный морозный вечер не пропал даром. «Коровяка» - место обычной нашей тусовки – плейс как плейс, не хуже и не лучше любого другого. Как и везде, здесь серв обалденное синтетическое молоко, насыщенное незаметным белым порошком, который менты и разные там умники из контрольно-инспекционных комиссий никогда не распознают как дурик, если только сами не попробуют. Но они предпочитают вискарь-водяру под одеялом… Фирменный коровий напиток поистине хорошо. После каждой дозы минут пятнадцать видишь небо в алмазах, на котором трахается Бог со своими ангелами, а святые дерутся, решая, кто из них сегодня будет девой Марией… Я и мои фрэнды как раз заканчиваем по четвертой поршн. Покеты у нас полны мани, так что отпадает наш обычный эмьюзмент трахнуть по хэду или подрезать какого-нибудь папика и уотч, как он будет свимать в луже собственный блад, пока мы чистим его карманы. Не надо также пэй визит какой-нибудь старухе еврейке в ее шопе и сажать ее верхом на кассу, выгребая у нее на глазах дневную выручку. Но! Как говорится, мани не главное. Хочется чего-нибудь для души. Весь мой кодляк дресст по последней фэшн – в черных, облегающих, как вторая кожа, багги-уош. Приталенные куртецы без сливзов, но с огромными накладными шоулдерами почти вдвое увеличивают размах наших далеко не хилых плеч. А маховики у нас что надо, особенно у Кира – так природа компенсировала недостаток ума у этого сучьего потроха. У всех на ногах тяжелые армейские кованые бутсы – незаменимая вещь в файтинге. -Скучна-а-а! – зевает Джоша, обводя глазами завсегдатаев «Коровяки». Около стойки на вращающихся стульчаках сидят три герлы, но нас четверо, а закон стаи суров: Ван фор ол, и все за одного. Так что этот вариант отпадает. Хотя жаль пропускать такой товарняк. Все герлы в потрясных прикидах, в розово-зелено-оранжевых париках, для покупки которых им наверняка пришлось горбатиться две-три недели. Их фейсы ярко накрашены. Рот, щеки, радуги вокруг глаз с длиннющими наклеенными ресницами.
-Ну, что же теперь, а? Компания такая: я, то есть Алекс, и три моих druga, то есть Пит, Джорджик и Тем, причем Тем был и в самом деле парень темный, в смысле glupyi, а сидели мы в молочном баре «Korova», шевеля mosgoi насчет того, куда бы убить вечер – подлый такой, холодный и сумрачный зимний вечер, хотя и сухой. Молочный бар «Korova» - это было zavedenije, где давали «молоко-плюс», хоть вы-то, блин, небось уже и запамятовали, что это было за zavedenije: конечно, нынче ведь все так скоро меняется, забывается прямо на глазах, всем plevatt, даже газет нынче толком никто не читает. В общем, подавали там «молоко-плюс» - то есть молоко плюс кое-какая добавка. Разрешения на торговлю спиртным у них не было, но против того, чтобы подмешивать кое-что из новых shtutshek в доброе старое молоко, закона еще не было, и можно было pitt его с велосетом, дренкромом, а то и еще кое с чем из shtutshek, от которых идет тихий baldiozh, и ты минут пятнадцать чувствуешь, что сам Господь Бог со всем его святым воинством сидит у тебя в левом ботинке, а сквозь mozg проскакивают искры и фейерверки. Еще можно было pitt «молоко с ножами», как это у нас называлось, от него шел tortsh, и хотелось dratsing, хотелось gasitt кого-нибудь по полной программе, одного всей kodloi, а в тот вечер, с которого я начал свой рассказ, мы как раз это самое и пили. Карманы у нас ломились от babok, а стало быть, к тому, чтобы сделать в переулке toltshok какому-нибудь старому hanyge, obtriasti его и смотреть, как он плавает в луже крови, пока мы подсчитываем добычу и делим ее на четверых, ничто нас, в общем-то, особенно не понуждало, как ничто не понуждало и к тому, чтобы делать krasting в лавке у какой-нибудь трясущейся старой ptitsy, а потом rvatt kogti с содержимым кассы. Однако недаром говорится, что деньги это еще не все. Каждый из нас четверых был prikinut по последней моде, что в те времена означало пару черных штанов в облипку со вшитой в шагу железной чашкой, вроде тех, которых дети пекут из песка куличи, мы ее так песочницей и называли, а пристраивалась она под штаны как для защиты, так и в качестве украшения, которое при определенном освещении довольно ясно вырисовывалось, и вот, стало быть, у меня эта штуковина была в форме паука, у пита был ruker (рука, значит), Джорджик этакую затейливую раздобыл, в форме tsvetujotshka, а Тем додумался присобачить нечто вовсе паскудное, вроде как бы клоунский morder (лицо, значит), - так ведь с Тема-то какой спрос, он вообще соображал слабо, как по zhizni, так и вообще, ну, темный, в общем, самый темный из всех нас. Потом полагались еще короткие куртки без лацканов, зато с огромными накладными плечами (s myshtsoi, как это у нас полагалось), в которых мы делались похожими на карикатурных силачей из комикса. К этому, блин, полагались еще галстучки беловатенькие, такие, сделанные будто из картофельного пюре с узором, нарисованным вилкой. Волосы мы чересчур длинными не отращивали и башмак носили мощный, типа govnodav, чтобы пинаться. – Ну, что же теперь, а? За стойкой рядышком сидели три kisy (девчонки, значит), но нас, patsanov, было четверо, а у нас ведь как – либо одна на всех, либо по одной каждому. Kisy были прикинуты дай Бог – в лиловом, оранжевом и зеленом париках, причем каждый тянул никак не меньше чем на трех- или четырехнедельную ее зарплату, да и косметика соответствовала (радуги вокруг glazzjev и широко размалеванный rot).
Коммуникативная структура предложения. Задание 4. Перевод текста. At lunchtime, the appetizers are followed by soup. Nowadays during evening meals soup is not served, but in the daytime it is an inseparable part of a meal. The majority of Russians feel that lunch without a soup is no lunch at all. The soup is considered a dish in itself and Russians call it “the first course”. The main course – in Russian the “second course” – may consist of a variety of dishes: fried meat, chicken, (by the way, in Russia people don’t like to think of chicken as a second-rate dish), national Russian dishes such as “pelmeni” (meat wrapped in dough), and traditional Russian meat in pots. All of this is followed by tea. Russians love tea as much as the English. As for coffee, they drink it mainly in the morning and instant coffee they do prefer. Desserts, such as cakes, pastries, sweets, jam, honey, etc. are always served with tea. It’s very hard for vegetarians. Russians love meat and they can’t even imagine a party without it. Vegetables are considered as a side dish. Besides, due to the climatic and economic conditions during winter and spring, vegetables and fruits are expensive and not available in a great variety. Frosts and economic difficulties made Russians adapt to eating food that is filling and has a lot of calories. Those who refrain from eating animal products are regarded as rich eccentrics. Список использованной литературы
Источники текстов для анализа www.encyclopedia.com www.britannica.com www.epo.org www.4hb.com/letters www.legaldoc.com www.uslegalforms.com www.legalforms-kit.com www.wto.org www.guardian.co.uk www.bbc.com contracts.onecle.com Письменные переводы слушателей программы дополнительного образования «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» Печатается в авторской редации Усл.печт.л. * * жүктеу/скачать 1.34 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|