В контексте науки и культуры

Языкознание

М.Д. путрова (Полоцк, ПГУ)
Концептуализация пространства:

роль субморфных унификаций с именем собственным
Как известно, пространство является одной из двух основополагающих категорий, с помощью ко­торой человек интерпретирует мир и свое бытие в нем. Лингвистические исследования последних лет убедительно показывают роль языковых средств в отражении пространственного видения мира челове­ком. Одним из таких средств, на наш взгляд, являются так называемые субморфные унификации с именем собственным, то есть образования типа Dolly–Molly, Suzie–musie, Вера–мера, Алеська–малеська.

Целью настоящего исследования является показать проксемическую, то есть дистантно-образую­щую роль подобных объединений. Предполагается, что степени отдаленности / приближенности, конно­тируемые данными образованиями, могут быть в определенной мере «ответственны» за создание гендер­ного образа употребляющего их коммуниканта. Непосредственной задачей исследования является уста­новление разновидностей проксемических созначений, которые могут быть коннотированы субморфными объединениями с именем личным.

Многолетние наблюдения за вербальным поведением в четырех культурах (английской, амери­канской, белорусской и русской), а также анализ записей подлинного общения на языках данных культур, составивших около 200 000 слов текста, позволили получить весьма убедительные данные о некоторых особенностях образования и функционирования названных унификаций [1]. Суммируя изложенную в ней информацию, правомерно утверждать, что фонетическое уподобление инициативных и последующих слов в составе субморфных унификаций достигаются с помощью весьма небольшого количества техни­ческих приемов, а именно: 1) повторения слоговой структуры инициативного слова с полным или час­тичным сохранением фонетического облика одного или нескольких его слогов; 2) разной локализации имени собственного в пределах субморфных унификаций; 3) изменения слоговой структуры последнего, «комментирующего» слова, как правило, не имени собственного, в результате чего данное слово приоб­ретает дополнительный слог (чаще) или даже несколько слогов (намного реже); 4) изменения внутренней структуры одного из слогов последующего слова; 5) конструирования трех, четырех и пятичленных образований.

Представляется необходимым более точно определить понятия пространства и важнейшего его коррелята дистанции или расстояния, используемых в настоящей работе. Традиционно при изучении пространственных связей рассматривается именно мир текста, а дистантные отношения понимаются как неотъемлемое средство организации макроструктуры каждого конкретного текста, мощный механизм ко­гезии. Возможен, однако, и другой взгляд, рассматривающий в терминах пространственных или дистант­ных отношений языковую картину мира в целом и ее фрагменты – конкретные тексты в отношении к создающему их человеку. Расстояния, на которых в языковой картине мира позиционируются осмыс­ленные, освоенные языковой личностью реалии подлинного мира, могут быть действительно полезными для понимания особенностей функционирования языка, закономерностей отражения в нем человеческого опыта. Некоторые реалии окружающей действительности оказываются помещенными на относительно более значительные, отдаленные расстояния, другие – на привычные, нейтральные, третьи – на более при­ближенном или совсем близком расстоянии от «я» говорящего или пишущего субъекта. Примечателен в данном плане следующий фрагмент из записей подлинного говорения.

1. Ды кавалачак той, во-о-ой, вялізны-вялізненькі, прама не з’ясі.

Очевидным образом он называет отнюдь не малого размера реалию, однако представляет ее в умень­шительной форме, тем самым делая ее частью более близкого мира, такого, который может соотноситься с понятием «свой», а не «чужой». Диминутивность в данном случае является прежде всего средством ма­нифестации расстояния, пространственной характеристики. Вялізны-вялізненькі кавалачак представляет­ся более близкой реалией, чем вялізны кус. В других случаях употребления диминутивных форм созначе­ние дистантности может быть не настолько очевидным, однако оно всегда присутствует.

В соответствии с нашими наблюдениями, подобным образом воспринимаются и субморфные об­разования с именами собственными: Инна–минна, Женька–жменька, равно как и Doreen–Moreen воспри­нимаются как менее отдаленные от говорящего субъекта, чем просто Инна, Евгения или Doreen. Для ве­рификации данного наблюдения был проведен эксперимент с заменой унификаций с именем личным на 1) нейтральное, общепринятое имя или 2) тот вариант имени, который использовался в унификации. В качестве информантов были приглашены 6 носителей языка с высшим образованием (филологическим, лингвистическим, негуманитарным, 3 мужчины и 3 женщины) для анализа текстов на каждом языке. Эксперимент проходил в два этапа. На первом из них задачей информантов было отметить возможные изменения в семантике текстов после замены встречающихся в них субморфных унификаций с именем личным (например: Tetsy–metsy, Ленка–Лянок, Уха–Надюха) на а) те формы имен, которые реализованы в составе унификаций, то есть Tetsy, Ленка (отдельно), Лянок (отдельно), Надюха; б) соответствующее юридическое имя Elizabeth, Алена и Надежда). Если информанты считали, что замена имени повлекла за собой изменения в тексте, то их задачей было, по возможности, отметить, какие.

На втором этапе эксперимента информантам, заметившим изменения в тональности высказываний или единиц ономастического именования после замены унификаций на определенную форму имени лич­ного, предлагалось ответить на прямой вопрос о правомерности интерпретации установленных измене­ний в терминах дистантных отношений. Допускаете ли вы, – спрашивали мы, – что анализируемые фор­мы именования субъекта (указывалось, какие конкретно) привносят коннотации приближенности или отдаленности, дистанцирования рассказчика от именуемого данным именем или образованием субъекта?

Результаты первого этапа эксперимента позволили убедиться, что модификации в семантике вы­сказываний с изменением способа именования заметны не только лингвистам-исследователям. Все ин­форманты отметили, что замена унификаций на соответствующее имя личное приводило к появлению некоторых нюансов в семантике высказывания и, особенно, в семантике именующих единиц. Конкрети­зация же данных изменений оказалась далеко не простым делом, хотя в значительном количестве случаев все информанты были в состоянии записать несколько – один-два (чаще) или более (реже) – конкретных описаний появившихся созначений.

Наиболее простыми для интерпретации оказались случаи замены унификаций на соответствующее имя юридическое, повлекшие за собой, по мнению информантов, появление коннотаций «официаль­ности», «отстраненности», «нейтральности», «обычности», «формальности», «бесстрастности», «непри­частности», «отчужденности», «публичности» и даже «холодности», «несвойскости», «недружелюбнос­ти» действия. Приводимые слова-конкретизаторы взяты из ответных листов и приведены в порядке час­тотности их употребления информантами. Как видим, только некоторые из них непосредственно соотно­сятся с понятием расстояния, дистанции, а именно: отстраненный, отдаленный и, возможно, отчужденный. Целесообразно принять во внимание, однако, что официальность, бесстрастность, публичность, фор­мальность также подразумевают социальную дистанцированность. Кроме того, конкретизатор «отстра­ненный» в наших опросных листах оказался в списке трех наиболее частотных, а «отдаленный» на третьем месте по встречаемости. Как видим, ответы информантов дают серьезные основания полагать, что дистанцированность является значимым критерием в процессе интерпретации единиц вербального общения, а также при проецировании языковой картины мира говорящим субъектом.

Еще более убедительными оказались результаты второго этапа. Только одна треть коммуникантов ответила на прямой вопрос о возможности интерпретации созначений, привносимых внеморфемными объединениями, в терминах дистантных отношений в относительно предположительной форме: «я думаю», «скорее всего», «думается», «скорее да, чем нет», «возможно», «похоже, что». Остальные дали одно­значно утвердительный ответ.

Результаты эксперимента, проведенного на основе анализа фрагментов подлинного вербального поведения, содержащих субморфные объединения с именем личным, в значительной мере перекликают­ся с теми, которые были получены в ходе рассмотрения художественных произведений: двух коротких рассказов на белорусском и английском языках (см.: Ю. Зарэцкая «Сон» // Літаратура і мастацтва, 2010. – № 50. – С. 9 и T. Chester «Are you there?» // And Other Stories. – New York: Banian Books, 1970. – P. 38 – 40). В обоих рассказах героини поименованы с помощью субморфных унификаций: Лена–Лянок и Tetsie–letsie. Примечательно почти полное совпадение данных унификаций с теми образованиями, которые мы зафиксировали в реальном говорении и которые вошли в список анализируемых в ходе описанных эта­пов эксперимента единиц: Лена–Лянок (бел.) и Tetsie–metsie (англ.). Не менее существенны, однако, и различия. Ленка–Лянок образована из двух уменьшительных форм, Лена–Лянок (из рассказа) – одной по­вседневной разговорной нейтральной (Лена) и уменьшительной Лянок. В результате данная унификация теряет одну из общих для обоих компонентов фонетических характеристик – звук /к/, что несомненно сказывается на степени чисто формального уподобления частей данной унификации.

В английском варианте различия еще более существенны. Зафиксированное в реальном общении Tetsy–metsy построено чисто по фонетическому принципу. Форма metsy сама по себе не существует как слово или другая смысловая единица языка. Кроме того, образование данного единства осуществлено с использованием звука /m/, который с разной степенью частотности используется во всех сопоставляемых в данном исследовании культурах для конструирования субморфных образований с именем личным. При этом звук /m/ имеет особый статус в личной истории, практически, всех коммуникантов, ибо он реализует­ся в одном из самых первых осмысленных речевых актов: Mum! Mom! Мама! Кроме того, он присут­ствует в словах, называющих самого говорящего субъекта: мне, меня, мой, my, me. Данное обстоятель­ство, несомненно, усиливает коннотации теплоты и близости образования Tetsy–metsy и выигрывает в данном плане у Tetsy–letsy, даже несмотря на бóльшую степень фонетического уподобления между состав­ляющими последнего. Ведь /t/ и замещающий его звук /l/ имеют общую характеристику: по месту образо­вания они оба альвеолярные звуки.

Что же все-таки несколько снижает коннотации тепла и близкой дистанции в последнем образова­нии? Прежде всего то, что помимо данных коннотаций, в нем присутствуют и другие: некоторое добро­душное подтрунивание по поводу манеры говорения обсуждаемого субъекта, которая состоит в заметной частотности реализации выражений let’s see, let me see, что превращает данное объединение в логически обоснованное, сообщает ему определенный смысл.

По нашим данным, представленным в специальном исследовании внеморфемных унификаций с именем личным, логически обоснованные образования более частотны в вербальном поведении мужчин и составляют одну из характерных особенностей говорения мужчин. Не имеющие каких бы то ни было очевидных семантических референций чисто фонетические образования значительно более частотны в говорении женщин, что полностью соответствует их манифестации в обоих обсуждаемых рассказах. Принимая во внимание неисследованность проблемы в лингвистике и новизну полученных нами данных, приходится признать правомерность известного утверждения о том, что искусство, как правило, предвос­хищает выводы научных изысканий. Во всяком случае, наши статистические данные полностью соответ­ствуют ономастическому именованию в рассматриваемых рассказах.

Замена названных унификаций в реализующих их художественных текстах – коротких рассказах – сначала на соответствующие юридические имена (Elizabeth и Алена), а потом на тот дериват юридических имен, который использовался непосредственно в унификациях, оказалась весьма заметной для всех информантов. Так же, как и на этапе анализа фрагментов подлинного поведения, все они пришли к заключению, что замена ономастического именования приводит к появлению новых нюансов как во всем тексте, так и самих субморфных унификациях. Примечательно, что выводы информантов, сделанные на основе рассмотрения художественных произведений – рассказов – значительно более уве­ренные, почти не содержащие предположительных форм.

Обобщая полученные данные, правомерно сделать вывод о том, что

1. Субморфные унификации с именем собственным являются весьма эффективным средством кон­нотирования дистантных отношений.

2. Данное коннотирование осуществляется градуально, в зависимости от языковых характеристик каждого объединения.

3. Наиболее сильными в сообщении кратчайшего расстояния являются построенные чисто по фо­нетическому принципу унификации, компоненты которых реализованы в диминутивной форме. Лексиче­ски асемантические составляющие в таких конструкциях начинают весьма сильно проявлять новый сово­купный смысл, возникающий в новой фонетической и грамматической форме таких объединений и сиг­нализирующий отношения дистанции, чаще всего воспринимаемые как отношения теплоты, близости, фамильярности, связанности и т. п.

Полученные данные подтверждают известный тезис о том, что «используя мыслительный аппарат, язык определенным образом интерпретирует действительность» [2, с. 148], в том числе, как явствует из наших данных, и пространственные отношения в ней. «И совершенно неправы те, которые считают, что язык есть простое зеркальное отражение действительности» [2, с. 148 – 149]. И язык, и культура есть результат действия законов смыслообразования. В их реализации прослеживаются важнейшие для каж­дого социума особенности осмысления мира, пространственного его видения в том числе. Гендерные особенности данного видения, показанные на примере употребления унификаций с именем личным, заключаются в том, что женщины чаще оперируют близкими или максимально близкими расстояниями, проецируя с их помощью объекты обсуждаемых реалий, в то время как мужчины предпочитают более отдаленные. Даже наиболее близкие дистанции в их говорении значительно чаще получают созначения некоторой (чуть-чуть!) отстраненности за счет подтрунивающего, насмешливого характера образован­ных ими унификаций, логически обоснованной их семантики, в то время как семантика женских обра­зований чаще базируется только на семантике используемых ими структур, а не на лексическом значе­нии слов-конкретизаторов в составе унификаций.
Литература

1. 
   Путрова, М.Д. Гендерные особенности употребления унификаций с именем собственным / М.Д. Пут­рова // Вестник Полоцкого государственного университета. Серия А. Гуманитарные науки. – 2011. – № 1. – С. 81 – 88.
   
2. 
   Лосев, А.Ф. Языковая структура / А.Ф. Лосев. – М.: Наука, 1983. – 309 с.
   

жүктеу/скачать 4.52 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: