Языковое бытие человека и этноса: когнитивный и психолингвистический аспекты материалы

Обобщенное название  «расслабление». Стимулом, источником, причиной этого состояния, может быть не только наркотик, но и пиво, музыка, кофе и даже скорость. Получают же его, конечно, в компании. 

Обобщенное название  «развлечение». Гулять, любить, кушать, например, «Марс» или «Сникерс», читать книги, поддаваться искушению, не в силах (или не желая) преодолеть соблазн.

Обобщенное название  «вкусная еда». Она может быть самой разной (хотя преобладают, конечно, сладости); главное все-таки вкус, «наслаждение вкусом», «райское наслаждение», блаженство, нега, страстное томление (пусть опять же от рекламных яств), полное довольство, сиюминутная радость. 

4. Фактор 4. Объясняет 14% суммарной дисперсии. Для его интерпретации выделяем переменные с нагрузкой  0,8 (до вращения): близкие, деньги, в деньгах, добро, жизнь, иметь, любовь, нет, радость, семья, хотеть, чувствовать.

Обобщенное название  «радости жизни». Хотеть, иметь, чувствовать… Конечно же, радость. Ее хотят, но часто не имеют (ср. категорическое, а может, уже разочарованное и циничное «нет», или все-таки ее чувствуют в деньгах, в любви, в семье, среди близких. 

Выделенные факторы являются статистически значимыми для всех (что особенно важно) объектов, участвующих в исследовании. Эти факторы выходят за пределы погрешности процедуры опроса, ошибки набора и т. д., максимально характеризуя объекты (в нашем исследовании  слова удовольствие, наслаждение, кайф, радость, счастье). Остальные переменные (признаки, реакции) фактически никакой роли не играют, т. е. являются незначимыми. 

Таким образом, учет не только высокочастотных (стереотипных, ядерных) реакций, но и единичных (периферийных), а также использование факторного анализа при определении степени близости (синонимичности) исследуемых слов позволил дополнить и во многом изменить предварительно сформулированные вывод. Анализируемая эмоция, вербально представленная в русском языке лексемами радость, счастье, удовольствие, наслаждение и жаргонным кайф, безусловно, многогранна (или хотя бы, по результатам факторного анализа, «четырехгранна»). Она функционирует в индивидуальном образе мира, будучи вырабатываемым по законам психической деятельности перцептивно- когнитивно-аффективно обусловленным образом сознания [10. C. 43], как УДОВЛЕТВОРЕНИЕ (ср. в ТСРЯ: «чувство того, кто доволен исполнением своих стремлений, желаний, потребностей»). И это «глобальное» удовлетворение имеет свои довольно четкие очертания в языковом сознании наших испытуемых. 

Следующий этап исследования ─ кластерный анализ результатов эксперимента. 

Кластерный анализ – это «процедура редукции больших баз данных в небольшое, сравнимое с объемом оперативной памяти человека количество кластеров для дальнейшего качественного анализа… Это математические методы, с помощью которых формируются группы (классы) объектов (точек, векторов) на основании критического расстояния или связей (мер близости) между ними» [11. С.70]. 

В нашем исследовании кластерный анализ экспериментальных данных был проведен с помощью пакета SPSS, облегчающего применение этого математического метода в лингвистике. Если каждое слово-реакцию на стимул рассматривать как отдельно взятую координату, то мы имеем математическое многомерное пространство, представляющее фрагмент ассоциативно-вербальной сети. Это пространство назовем семантическим пространством. Стимулы в таком пространстве являются точками, их i-я координата – это число испытуемых, указавших в своем ответе i-ю реакцию (все реакции мы пронумеровали). 

Нам было важно выяснить, какие точки-стимулы можно считать близкими в моделируемом семантическом пространстве. Такая задача является типичной задачей кластерного анализа, причем для ее решения используется целый ряд различных мер близости. В нашем распоряжении были меры близости точек (и кластеров), которые предлагаются в пакете SPSS.

Объединение стимулов в кластеры производится с помощью специально выбранных алгоритма кластеризации и расстояния между кластерами (в SPSS имеется семь различных способов измерения расстояний между кластерами). Мы взяли широко распространенный иерархический алгоритм. Объединение стимулов в кластеры в этом алгоритме происходит по шагам. На каждом шаге видно, какие стимулы с какими объединяются. На последнем шаге все стимулы входят в один общий кластер. Процесс кластеризации хорошо графически представляется с помощью дендрограммы.

Анализ полученной дендрограммы показал, что на первом шаге в один кластер объединяются удовольствие и наслаждение, на втором – кайф и счастье, на третьем сливаются в один суперкластер кластеры удовольствие-наслаждение и кайф-счастье, и потом к этому суперкластеру удовольствие-наслаждение-кайф-счастье присоединяется радость. 

Кластерный анализ вскрыл сущность отношения между изучаемыми пятью ассоциативными полями. Независимо от взятого способа измерения расстояния между кластерами удовольствие и наслаждение, кайф-счастье, радость – это три различных кластера. Иначе говоря, удовольствие близко к наслаждению, кайф к счастью, а радость представляет одинокий, обособленный кластер.

Использование кластерного анализа подтвердило семантическую близость слов удовольствие и наслаждение, а также близость их психологических значений, т. е. систем соотнесенности и противопоставления слов в процессе их употребления в деятельности, а не в процессе их сопоставления как единиц лексикона [12. С.11]. Методика кластерного анализа, в «распоряжении» которой были не только частотные реакции, но и единичные, выявила скрытые, имплицитные связи слов, именно поэтому, как нам кажется, результаты кластерного анализа не подтвердили наши выводы, сделанные на первом этапе анализа относительно слов кайф и счастье. Эти слова объединяются уже на втором шаге иерархического алгоритма, применяемого в данной методике. Результаты кластерного анализа так же, как и факторного, еще раз подтверждают тезис о необходимости учета всех реакций, а не только стереотипных (А. А. Залевская), при проведении исследования ассоциативного поля (полей) как модели языкового сознания усредненной, совокупной языковой личности носителя языка. 

1. 
   Караулов Ю. Н. Показатели национального менталитета в ассоциативно-вербальной сети // Языковое сознание и образ мира. – М.: ИЯ РАН, 2000. – С.191–206. 
   
2. 
   Золотова Н. О. Ядро ментального лексикона: функциональная роль в познании и общении // Вопросы психолингвистики. ─ 2003. ─ № 1. – С.35–41. 
   
3. 
   Гуц Е. Н. Ненормативная лексика в речи современного городского подростка (в свете концепции языковой личности): Дис. ... канд. филол. наук. – Омск, 1995. – 304 С.
   
4. 
   Уфимцева Н. В. Языковое сознание и образ мира славян // Языковое сознание и образ мира. ─ М.: ИЯ РАН, 2000. – С.207–219. 
   
5. 
   Залевская А. А. О комплексном подходе к исследованию закономерностей функционирования языкового механизма человека // Психолингвистические исследования в области лексики и фонетики. ─ Калинин: Калинин. гос. ун-т, 1981. – С.28–44. 
   
6. 
   ТСРОЖ  Ермакова О. П., Земская Е. А., Розина Р. И. Слова, с которыми мы все встречались: Толковый словарь русского общего жаргона.  М.: Азбуковник, 1999. – 273 с.
   
7. 
   ТСРЯ – Ожегов С.И. Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка / РАН; Ин-т рус. яз. 4-е изд., доп. ─ М.: Азбуковник. ─ 1999. – 944 с.
   
8. 
   Любимов Ю. В. Природа ассоциации: структура словесной памяти и понятие ассоциативного значения // Словарь ассоциативных норм русского языка. – М.: Изд-во МГУ, 1977. – С.25–32. 
   
9. 
   Горошко Е. И. Языковое сознание: ассоциативная парадигма: Дис. … докт. филол. наук. – М., 2001. 
   
10. 
    Залевская А. А. Языковое сознание и описательная модель языка // Методология современной лингвистики. ─ М.; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. – С.35–49. 
    
11. 
    Серкин В. П. Методы психосемантики: Учебное пособие. ─ М.: Аспект Пресс, 2004. ─ 208 с.
    
12. 
    Леонтьев А. А. Психолингвистическая структура значений // Семантическая структура слова. – М.: Наука, 1971. – С.7–27. 
    

В настоящее время активно ведется работа над составлением дву- и многоязычных словарей устойчивых сравнений [2; 3; 8; 9], в которых фиксируется национально-культурная специфика.

Рассмотрим наполнение некоторых ассоциативных полей (далее – АП) слов. На стимул ЧЕСТНЫЙ КАК башкиры часто реагировали словом пионер. Такие реакции являются отголосками недавнего исторического прошлого и в то же время свидетельствуют о наличии у данного (микро)социума «застывшего» и в каком-то смысле реанимированного стереотипа, поскольку во многих школах региона действуют организации «Пионеры Башкортостана» с соответствующей символикой и вновь складывающимися традициями. Принимая во внимание этот факт, мы можем прогнозировать дальнейшую судьбу сравнительного оборота ЧЕСТНЫЙ, КАК ПИОНЕР, частотность которого не так уж велика в массиве проанализированного материала. Примечательно, что в АЭ на татарском языке такой реакции не было выявлено. Чаще респонденты-татары соотносили это слово-стимул с учителем. Среди русских испытуемых наблюдается определенный пессимизм в данной характеристике человека – частотными реакциями были таких не бывает, никто или же приводились персонифицированные ответы (имена знакомых и друзей). Реакции взрослых респондентов данной группы иногда носили откровенно ироничный характер: например, ЧЕСТНЫЙ, КАК еврей, как мент, как простофиля, продавец.

Прослежена такая закономерность: на слова, обозначающие черты характера, которые имеют позитивную оценку в (микро)социуме, респонденты дают больше разных ответов, чем на слова, называющие отрицательные черты характера, где ответы более стереотипны. Казалось бы, это противоречит известному факту, что все негативное в языке фиксируется подробнее и тщательнее. При детальном рассмотрении выясняется, что слова с негативной оценкой (в данном случае – черты характера), поскольку их больше, членят континуум картины мира на меньшие отрезки. Иными словами, даются более точные характеристики, а значит, сравнений к таким словам-стимулам должно быть меньше, чем к размытым по семантике стимулам положительной окраски.

На идентичное слово-стимул в эксперименте В.А.Масловой самой частотной реакцией среди белорусов явилось сравнение с другими людьми, а русские ии. более охотно соотносили его с представителями какой-либо партии (комсомолец, коммунист, пионер). Исследователь полагает, что носители белорусского языка гораздо чаще, нежели русские испытуемые, употребляют сравнения с разными людьми и природными явлениями ([7. С.188]; см. также данные выше представленной таблицы). Русские, по ее мнению, более склонны к сравнениям из области культуры, литературы, с людьми определенных национальностей. Отметим, что в целом реестр рассмотренных нами сравнений вполне соотносим. Гипотеза об универсальности основных категорий, характеристик и свойств, применяемых при описании человека и об этнокультурной специфике их наполнения, находит подтверждение и в данных нашего эксперимента. Носители нескольких языков не соотносят с собой ни одну из негативных черт характера, хотя активно сравнивают их с другими людьми: ЖАДНЫЙ, КАК сосед; ГЛУПЫЙ, КАК пень, индюк, препод, придурок и др. [10. С.62, 64]; ГЛУПАВ не аз, ученик, ръб, Джим Кери, малко интеллигентен (болг.) [10. С.63, 65]; ДУРНЫ як бот, як варона, Иван, идиот, конь (белорус.) [10. С.62].

Об этнокультурной специфике некоторых сравнений свидетельствуют такие реакции белорусов: прагны, як багна, як дрыгва (как трясина [7, С.188-189]) на стимул ЖАДНЫЙ, КАК, что обусловлено географическими особенностями проживания этого народа – большую часть их территории занимают болота.

Сходные ответы у носителей нескольких языков объясняются несколькими причинами. Например, на исходное слово ЖЕСТОКИЙ, КАК респондентами сопоставляемых групп даны R: враг, Шварценеггер, маньяк (русские), як садзiст, як палач (белорусы), как киле, как изверг (татары), как Гитлер, как деспот (башкиры). Причину подобного мы усматриваем во влиянии средств массовой коммуникации (телепередач, информационных программ) на формирование сознания испытуемых. Полученные в эксперименте сравнения позволяют выявить некоторые имплицитные параметры значения образных языковых единиц. Рассмотрим ответы ии. на синонимичные и антонимичные слова – характеристики человека: ВЕСЕЛЫЙ КАК; ЛЕНИВЫЙ КАК; ДОБРЫЙ КАК. Носители русского, башкирского, татарского языков дают сходные ответы на первый стимул – ВЕСЕЛЫЙ КАК, сравнивая человека с клоуном; на второй – сравнение дано с котом, кошкой; третье – сравнения с мамой, солнечным днем. Академические словари, к сожалению, не отмечают данных различий, а в ответах носителей соответствующего языка они проявляются.

Придерживаясь отдельных положений концепции Н.Г.Брагиной, мы рассматриваем устойчивые сравнения как языковые единицы, представляющие собой результат взаимодействия языка и культуры того или иного народа и говорить о том, что в устойчивых сравнениях находят частичное отражение и факты истории народа, и элементы национально-культурных традиций, и сложившиеся стереотипы. Целесообразно в этой связи сделать акцент на выявлении связей устойчивых словосочетаний в целом с разными типами дискурса: философским, религиозным, идеологическим, литературным, мифологическим [1. С. 294]. Под дискурсом в данном контексте следует понимать «...весь процесс говорения и зафиксированный за относительно длительный отрезок времени результат этого процесса» [5. С. 238].

При изучении АП слова-стимула ТРУДОЛЮБИВЫЙ КАК, выяснилось, что в корпусе реакций присутствуют два устойчивых сравнения с данным прилагательным: ТРУДОЛЮБИВЫЙ КАК муравей и ТРУДОЛЮБИВЫЙ КАК пчелка. Здесь, в частности, обнаруживается связь с литературным дискурсом. Эти образы пришли к нам из басен и сказок и присутствуют во всех исследуемых языках с той лишь разницей что у башкир более частотным является второй ответ, а у татар – первый. В реакциях русских информантов количество таких сравнений было примерно одинаковым. Привлекая данные, полученные в эксперименте с белорусами, отметим, что представители данной национальности также склонны ассоциировать стимул с различными насекомыми и животными, в частности, с лошадью. Так, совпадение структурно-семантических компараций в разных языках позволяет считать данные сравнения универсальными. С другой стороны, по справедливому замечанию Л.А.Лебедевой, система устойчивых сравнений в каждом языке уникальна, поскольку отражает национальное мировидение и миропонимание носителей языка [6]. Так, в русском языке, желая подчеркнуть сходство двух людей, мы скажем как две капли воды, в английском – as two peas (досл. как две горошины), а в башкирском – икенсе атасы (досл. второй папа) или тик папаhына ошаган (только на папу похож). Как видим, в башкирском языке для выражения подобия используется совершенно другая модель, в которой может отсутствовать сравнительный союз как, что подтверждает выраженную национально-культурную специфику устойчивых сравнений. Такие факты вновь подтверждают положение о том, что система понимания не является адекватной в разных культурах в силу различий концептуальных и лингвистических единиц [7. С.67].

В таких языковых единицах, как сравнение, фиксируется социальный и культурный опыт языковой общности. Становится очевидной необходимость различного рода словарей, фразников, тезаурусов [2; 3; 8; 9], фиксирующих устойчивые сравнения разных народов и позволяющих исследователям языка стать на шаг ближе к изучению национальной и языковой картин мира.

Основные выводы, полученные на данном этапе исследования:

1. 
   Сравнение (в том числе устойчивое) представляется нам двухкомпонентной конструкцией, в которой различимы два компонента – главный и вспомогательный.
   
2. 
   Механизм сравнения заключается в том, что к главному компоненту прилагается система «ассоциируемых импликаций», связанных с вспомогательным.
   
3. 
   Рассмотренные импликации обычно есть не что иное, как общепринятые (национально окрашенные) ассоциации, связанные в сознании говорящих со вспомогательным субъектом/объектом, но в некоторых случаях это могут быть и нестандартные импликации, устанавливаемые испытуемым.
   
4. 
   Отдельные сравнения влекут за собой сдвиги в значениях слов и могут в этом смысле приравниваться к метафорическим переносам.
   
5. 
   По-видимому, не существует строгих «предписаний» относительно обязательности сдвигов значения, которые объяснили бы, почему одни сравнения исчезают, а другие переходят в разряд клишированных, устойчивых.
   
6. 
   Исследуемые языковые единицы несут в себе часть фоновых знаний лингвокультурной общности, полученных в процессе многовековой практической и познавательной деятельности народа и передаваемых по традиции в качестве готового языкового материала из поколения в поколение, осуществляя межпоколенную трансляцию культуры, сохраняя «ценности концептосферы культуры» [11].
   

1. 
   Брагина Н. Г. Память в языке и культуре. – М.: Языки славянских культур, 2007. – 520 с.
   
2. 
   Голикова Т. А. Алтайско-русский ассоциативный словарь. – М.: Изд-во ОЛСИБ, 2004. – 380 с.
   
3. 
   Дмитрюк Н. В. Казахско-русский ассоциативный словарь. – Шымкент-Москва, 1998. – 242 с.
   
4. 
   Дударева З. М. Время в русской и башкирской языковых картинах мира. – http://www. osu.ru.
   
5. 
   Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. – М.: Наука, 1987. – 263 с.
   
6. 
   Лебедева Л. А. Устойчивые сравнения русского языка во фразеологии и фразеографии: Автореф. дис. … д-ра филол. наук. – Краснодар, 1999. – 34 с.
   
7. 
   Маслова В. А. Лингвокультурология: Уч. пособие для студентов вузов – М.: Академия, 2001. – 208 с.
   
8. 
   Огольцев В. М. Краткий словарь устойчивых сравнений русского языка. – Ижевск: Удмуртский ГУ, 1994. – 511 с.
   
9. 
   Русский ассоциативный словарь: в 6-ти тт. /Под ред. Ю. Н. Караулова, Ю. А. Сорокина, Е. Ф. Тарасова и др. – М.: «Помовский и партнеры», ИРЯ РАН , 1994–1998.
   
10. 
    Славянский ассоциативный словарь: русский, белорусский, болгарский, украинский / Н. В. Уфимцева, Г. А. Черкасова, Ю. Н. Караулов, Е. Ф. Тарасов. – М.: МГЛУ, ИЯ РАН, 2004. – 792 с.
    
11. 
    Этнопсихолингвистика /Под ред. Ю.А. Сорокина. – М.: Наука, 1988. – 192 с.