«Доктринал» Александра из Вильдьё с комментарием Александра Гегия

resens huic operi sit gratia Pneumatis almi:

Nos iuvet ut pueris utile fiat opus.

In longum duret opus hoc, exparsque sepulchri

Permaneat, donec falce resecta seges.

<«Пусть сопутствует этому труду милость благостного Святого Духа:

да поможет Он мне, чтобы труд этот оказался полезен для детей.

Пусть долго живет этот труд, и, избегнув могилы,

будет жить до тех пор, пока серп убирает урожай»>³⁶¹.

Сколько склонений у имен?³⁶² Пять, а именно первое, второе, третье, четвертое и пятое. Первое – это то, у которого родительный и дательный падеж заканчиваются на -е, напр. Musa, Muse. Второе – это то, у которого родительный на -i, а дательный на -о, напр. magister, -i. Третье – это то, у которого родительный на -is, а дательный на -i, напр. felix, felicis, -i. Четвертое – это то, у которого родительный на -us, а дательный на -ui, напр. fructus, -us, -ui. Пятое – это то, у которого родительный и дательный на -ei, напр. species, speciei.

Сколько исходов (terminationes)³⁶³ в первом склонении? Три, т. е. у латинян:

-As364 –

Eneas Andreas Lucas Thomas Helias

Thobias Boreas Zacharias Iudas Annas

Cayphas Ananias Mathias Sathanas Cephas вместо Petrus, и т. д.

-Es –

Anchises Manasses Phares Horestes Ecclesiastes Cremes, и т. д.

А заодно, т. е. у евреев:

-Am –

Adam Abraham Roboam Hieroboam

-A –

Epistola copia gloria victoria cena gena

Noxa vena corona offensa ignavia industria

Incuria palpebra pupilla costa hasta pharetra

Sagitta pluma pruina fistula Mna и многие такие слова

На -as в основном имена собственные (propria), кроме пяти нарицательных (appellativa):

Cephas в значении «голова» Dorcas в значении «лесная коза» Polidamas365 Sathanas Boreas366

На -es в основном имена собственные, такие, которые чаще изменяются по третьему склонению, согласно Присциану,

напр.

Cremes Manasses Horestes и т. д., как сказано выше

Но есть и некоторые нарицательные на -es, которые также могут заканчиваться на -а:

Boetes prophetes cometes planetes367

или -ta

Образец склонения латинских имен первого <склонения>

В единственном числе:

в именит. в зват. в отложит. в родит. в дат. в винит.

-A -Е -Am

Во множественном числе:

в именит. в зват. в родит. в дат. в отложит. в винит.

-Е -Arum -Is -As

Сколько имен первого склонения, у которых -abus в дательном и отложительном множественного числа? Отвечаю по Лоренцо Валле: 12 существительных (substantiva), к которым добавляются 2 прилагательных (adiectiva) ambe и due:

[Текст: «Доктринал» 29-31]

Глава первая
ectis as es a dat declinatio prima

Atque per am propria quedam ponuntur hebrea

Dans ae diphthongon genitivis atque dativis.

<«В прямых³⁶⁹ первое склонение дает -as, -es, -a,

и через -am кладутся некоторые еврейские,

давая дифтонг -ae в родительных и дательных»>.
[Интерлинеарные глоссы]

Давая дифтонг -ae] это первое склонение³⁷⁰.

Родительных] падежах.

Дательных] падежах.

Обрати внимание: слова женского рода на -а первого склонения раньше образовывали родительный на -as по греческому образцу, как у Энния Dux ipse vias вместо vie <фр. 430 Skutsch, сохранился у Присциана, 2.199 Keil> и у Ливия Atque escas haberemus mentionem <Ливий Андроник фр. 31 Blänsdorf, сохранился у Присциана, 2.198 Keil>³⁷¹.

Am servat quartus; tamen an aut en reperimus,

Cum rectus fit in as vel in es vel cum dat a grecus.

Rectus in a greci facit an quarto breviari.

Quintus in a dabitur, post es tamen e reperitur.

A sextus, tamen es quandoque per e dare debes.

Am recti repetes quinto sextum sociando.

Neutra notare decet ut mammona nomina prime.

когда прямой оказывается на -as или на -es, или когда греческий дает -a.

Прямой на -а в греческом дает -an в сокращенном четвертом.

Пятый будет дан на -a, но после -es находим и -е.

-А шестой, однако -es ты должен всегда давать через -е.

-Am из прямого ты повторишь в пятом, присоединив шестой.

Следует отметить имена среднего рода первого склонения, как mammona»>³⁷³.
[Интерлинеарные глоссы]

Однако находим и -an или -en] Eneas, Eneam или Enean; Anchises, -em или -en.

Прямой на -а в греческом дает -an в сокращенном четвертом] Malea, Egea, Medea.

Но после -es находим и -е] Anchises, Anchisa или Anchise.

Однако -es ты должен всегда давать через -е] Anchises, Anchisa или Anchise.

-Am из прямого ты повторишь] Adam, Abraham.

Primo plurali decet e quintoque locari,

Atque secundus habet arum, nisi sincopa fiat.

<«В первом и в пятом во множественном числе достойно поставить -e,

а во втором будет -arum, если не произойдет синкопа»>.

Как Graiugenum вместо Graiugenarum, Dardanidum вместо Dardanidarum. Синкопа (syncopa) же – это удаление (abscisio) буквы или слога из середины слова. Противопоставляется ей эпентеза (epentesis)³⁷⁴. Отсюда Syncope de medio tollit quod epentesis auget; / Aufert apocopa finem, quem dat peragoge; / Auferesis tollit capiti, sed protesis addit <Доктринал 2410-2411, 2409: «Синкопа удаляет из середины то, что эпентеза прибавляет. Апокопа (apocopa) удаляет конец, который прибавляет парагога (peragoge). Афереза (auferesis) удаляет в начале, а протеза (protesis) добавляет»>³⁷⁵.

Tercius et sextus habet is. Tamen excipiemus

Has voces, quibus adiungit Laurentius abus:

Filia, liberta, dea cum domina, domicella,

Cum famula, nata, cum mula cumque magistra.

Sic animam formabis, equam sponsamque, due, ambe.

Accusativis pluralibus as sociamus.

<«В третьем и шестом -is. Однако исключим

те слова, к которым Лоренцо присоединяет -abus:

filia, liberta, dea и domina, domicella,

и famula, nata, и mula, и magistra.

Так же будешь изменять и anima, equa, sponsa, duae, ambae.

К винительным множественного числа мы присоединяем -as»>³⁷⁶.

Лоренцо] Валла.

В Европе Нового времени одним из очевидных (хотя вряд ли единственным) важных стимулов такого движения лингвистики «вширь» была колониальная экспансия: завоевание Америки сопровождается публикацией описаний, напр., языка ацтеков³⁸⁰, иезуитская миссионерская деятельность стимулирует появление, напр., описаний китайского³⁸¹, научная работа с санскритом, которая даст сильный толчок сравнительному индоевропейскому языкознанию XIX в., начинается Уильямом Джонсом в рамках востоковедения Британской колониальной империи. В этом отношении Римская империя удивительно непохожа на колониальные империи Нового времени: языки покоренных народов как будто бы совсем не интересовали римлян; естественно, отдельные римляне их как-то иногда осваивали для необходимых контактов, но этим все и ограничивалось, а выучивание языка парой людей для минимальных практических нужд все-таки совсем не то же самое, что написание грамматики – ну а по мере романизации территории вопрос о необходимости знания местного языка вообще снимался, теперь уже местному населению полагалось переходить на латынь (если оно не перешло еще прежде того на греческий)³⁸².

Нововременная лингвистика резко контрастирует здесь с античной: устройство разнообразных чужих языков как раз становится объектом живого интереса. Оживленная деятельность в этом направлении движется по нескольким маршрутам, на каждом достигая своих успехов и сталкиваясь со своими трудностями: Мирко Тавони, в частности, выделяет две разновидности «сравнительно-исторического языкознания» XV–XVI вв. – «романскую» и «германскую». Причем обе из них удостаивались прозвища «предшественницы» индоевропеистики, и обе в разных отношениях.

Очевидно, что для возникновения научного сравнительно-исторического языкознания требовалось сначала собрать эмпирический материал о различных языках. Соответственно, важным жанром, характерным для «германского» варианта сравнительного изучения языков, становится громадный компендий, в котором собраны более или менее единообразно поданные сведения о языках мира. Ниже мы переводим фрагменты из одного из наиболее значимых текстов такого рода – «Митридата» Конрада Геснера (1555; впоследствии название «Митридат», данное книге из-за легенды о знании Митридатом VI Понтийским множества языков, станет фактически обозначением этого жанра: так же назовут свой труд в начале XIX в. И. С. Фатер и И. К. Аделунг, которые, кроме того, позаимствуют и достаточно распространенный у Геснера способ создания краткой «визитной карточки» языка – перевод на этот язык молитвы «Отче наш» – это, конечно, отражение уже упомянутой роли экспансии католицизма в освоении новых языков). Характерно, что автором книги выступает именно швейцарец Конрад Геснер (1515–1565), знаменитый своими «Каталогом растений» (1542), «Историей животных» (1551–1558) и «Обо всех родах ископаемых» (1565). Каталогизация данных о громадном количестве разных видов – это, действительно, задача, объединявшая лингвистику Геснера с ботаникой, зоологией или минералогией. И это сходство заставляет нас ожидать большего, чем простое эмпирическое описание от «Митридата»: ведь и классификация языков в рамках сравнительно-исторической перспективы (такой-то язык происходит от такого-то) в общем сильно напоминает классификацию видов в рамках биологических теорий о происхождении одних видов от других³⁸³. Биологическая метафора, если она подразумевалась Геснером, казалось бы, должна стимулировать поиск общих критериев классификации языков и выделение каких-то родовых групп, а отсюда уже совсем недалеко до наших «языковых семей», даже если без диахронического «древа».

Но все было не так просто. Даже в естественнонаучных работах Геснера классификации очень мало: в «Истории животных», например, виды расставлены просто в алфавитном порядке, как и языки в «Митридате»³⁸⁴. Геснер скорее именно собирает эмпирические сведения – причем не в том смысле, чтобы он занимался полевой лингвистикой в экзотических странах, конечно. Сведения о языках в основном делятся у Геснера на две группы: если эти языки живые, то Геснер переписывает, что известно о них, у своих информантов (это могут быть используемые Геснером книги, напр. Себастьяна Мюнстера или Гийома Постеля, или люди, с которыми Геснер сам состоял в переписке; в частности, из опущенного нами в переводе посвятительного письма ирландскому епископу Джону Бейлу, ясно, что тот прислал Геснеру текст «Отче наш» на валлийском, но, несмотря на просьбы Геснера, почему-то так и не прислал ирландский и мэнский варианты)³⁸⁵, если же мертвые, то собирает те (часто искаженные) крохи, которые все-таки затесались у античных авторов. Поэтому конкретный состав элементов описания неизбежно варьируется: напр., неплохо, чтобы был текст «Отче наш» на описываемом языке, но это не всегда получается, и не всегда получается единообразно (в идеале, как у Фатера и Аделунга, нужно бы указывать, какое слово перевода соответствует какому слову оригинала – так Геснер делает с эфиопским текстом песни Симеона Богоприимца, но обычно такая точность ему недоступна). Часто вместо этого выписывается просто – что есть. Часто просто набор цитат. Причем увлечение цитатами, свойственное компилятивному стилю Геснера, сильно запутывает излагаемую информацию: кавычки в «Митридате» не используются (только указания на окончание цитаты), поэтому часто рядом оказываются противоречащие друг другу точки зрения и бывает трудно понять, что здесь – мнение Геснера, а что – чье-то еще. Иногда одна цитата занимает много страниц, как напр. огромные цитаты из Авентина в разделе «О древнем галльском языке» (см. ниже).

Тем не менее нельзя сказать, что проблема родства языков совсем не волнует Геснера. Уже сам его «материал» включает много утверждений об отношениях родства между языками. В предисловии он довольно много места уделяет греческому понятию διάλεκτος, которое может означать и конкретно «диалект», и вообще «наречие», «язык». Отсюда, видимо, получается такое уравнение: всякий диалект греческого языка (о которых информации у античных грамматиков как раз довольно много) также есть язык. Во всяком случае, наряду с главами «О древнем греческом языке» и «О расхожем сегодня греческом языке», есть отдельные главы «Об эолийском языке», «Об аттическом языке», «О дорийском языке», «Об ионийском языке» (в оригинале везде lingua, а не dialectus). Такое противоречивое понимание «языка» уже подразумевает, что разные языки не обязательно друг другу противопоставлены, они могут частично или полностью совпадать. Причем частичное тождество синхроническое (эолийский язык – это то же самое, что древнегреческий язык, кроме ряда его проявлений, относимых к другим диалектам) легко перетекает и в тождество диахроническое (новогреческий язык – это то же самое, что древнегреческий язык, только изменившийся со временем). «Расхожий сегодня греческий язык не меньше отошел в очень многих местах от древнего греческого в результате как примешивания варварских слов, так и искажения букв и изменения окончаний, чем итальянский и испанский от древнего латинского», – пишет Геснер. Эти два очевидных случая, в общем-то, и задают модель диахронического родства языков.

Но не все так просто. Основная, пожалуй, проблема в этой модели – в том, что не ясно, всегда ли язык меняется со временем. Например, развитие английского языка описывается в предисловии Геснера таким образом: «Английский язык кажется на сегодняшний день самым перемешанным и исковерканным из всех языков. Ведь сперва древний британский язык под властью саксов отчасти вышел из употребления, отчасти исказился; затем он также впитал множество французских слов, то ли из-за большого количества купцов, приезжавших из соседней Франции, то ли из-за других людей, прибывавших из Франции, чтобы жить». Т. е. английский язык, с одной стороны, развивается из «древнего британского языка» (так у Геснера называется валлийский) в результате диахронических процессов, похожих на «искажение» древнегреческого или латыни (к греческому «примешиваются варварские слова», к валлийскому – французские), но, с другой стороны, продолжает существовать и синхронически как отличный от английского язык (потому что у Геснера есть глава и о живом, как это ни парадоксально, «древнем британском языке»). Значит, искажение (иногда тотальное – Геснер, конечно, видит, что молитвы на английском и на валлийском вообще не похожи – мы бы сейчас скорее всего уже вообще не стали характеризовать этот процесс как развитие того же самого языка) – процесс, который может происходить с языком, а может и не происходить. Необразованные итальянцы и испанцы говорят на романских языках, но образованные люди продолжают говорить на латыни. Аналогичным образом где-то в Уэльсе могут говорить на неиспорченном древнем британском³⁸⁶. Возможно, некоторая подозрительность этой модели и заставила Геснера добавить оговорку «отчасти вышел из употребления»: может быть, английский – все-таки просто другой язык (Геснер вообще знает, что он близок к саксонскому), вытеснивший валлийский? Но как это так – «отчасти родственные, отчасти нет», остается тоже непонятно.

Кроме того, такое свободное представление об изменении языка (естественно, без всяких «языковых законов») позволяет практически произвольным образом трактовать случаи, когда в вопрос о родстве языка вмешивается националистическая концепция. Это на самом деле очень похоже на сегодняшнюю «любительскую лингвистику». Достаточно, например, списка похожих слов в французском и древнегреческом, чтобы отождествить их, а все многочисленные сходства французского с латынью списать на «искажающие примеси» – если тебе нужно доказать, что французский на самом деле не родня латыни, а происходит от более благородного греческого³⁸⁷. Или же, если, наоборот, хотеть подорвать авторитет французского, можно доказывать на основании таких же параллелей, что язык древних галлов – германский, а французский – уже другой язык, продукт порчи латыни, вытеснивший галльский; поскольку Геснер германоязычен, он скорее излагает варианты этой версии³⁸⁸. Такого рода генеалогиям способствовали, во-первых, популярные фальсификации Анния из Витербо, глобально переделывавшие всю мировую историю³⁸⁹ (Анния обильно цитирует и Геснер – мы оставили для примера в переводе небольшой фрагмент из большого блока приводимых Геснером цитат из Анния об армянском языке), а во-вторых, действительно присутствующая в античных источниках путаница между германскими и кельтскими племенами (в частности, многие галльские имена, разбираемые Геснером, вполне могут быть на самом деле германскими или возникшими под германским влиянием)³⁹⁰. Такого рода националистически ангажированная лингвистика, как мы видим, была распространена равным образом и в романском, и в германском мире, и ее, пожалуй, можно выделить как третий, общеевропейский вариант «сравнительно-исторического языкознания». В пользу Геснера можно сказать, что в целом сам он не склонен к таким интерпретациям, только приводит соответствующие мнения (хотя и очень развернуто). Сам Геснер аналогичные списки «похожих слов» приводит без всяких далеко идущих выводов, просто как эмпирическое наблюдение (такие места среди самых любопытных в «Митридате»): ниже мы приводим такой список «похожих слов» в армянском и еврейском языках. В конечном счете, при всех оговорках, Геснер просто настолько добросовестно, насколько может, собирает эмпирические данные о языках и возможных отношениях между ними. И та путаница, которая получается, – результат в каком-то смысле установки на объективность.

Не то чтобы никто в XVI в. не мог распутать эту путаницу. На фоне труда Геснера следующий переведенный нами текст, «Диатриба о языках европейцев» (1599, опубл. 1610) Иосифа Юста Скалигера (1540-1609), сильно выигрывает в ясности классификации языков. Это пример второй группы Тавони, «романской». Принципиальное ее отличие в том, что связь романских языков с латынью и друг с другом была достаточно очевидна; с одной стороны, это упрощало создание диахронической картины, с другой – стимулировало подчинять лингвистические выкладки тезисам вроде «мой язык не хуже латыни» или «мой язык лучше других романских языков».

Одна из очевидных моделей объяснения, почему из латыни получилось много разных недо-латыней, - это апелляция к идее порчи языка. Может быть, это была просто такая нелитературная «низкая» версия латыни, которую использовали в быту уже в античности? (Одно из обсуждений этой версии, популярных еще в XV в., переведено в 1 главе настоящей монографии.)³⁹¹ Или, если ничего такого в античности не было, может быть, это родившиеся потом испорченные версии латыни? В этой модели уже заложено представление о генеалогических отношениях между языками, но она, конечно, неприятна для защитников нового языка. Им хочется либо сказать в ответ, что перерождение одного языка в другой – это просто нормальный процесс (т. е. в общих чертах прийти к современной диахронической перспективе), либо доказать, что на самом деле их язык не производный от латыни, а самоценен: например, французы могут доказывать, что их язык на самом деле происходит от греческого или галльского, а латынь просто «оказала влияние» (мы уже видели этот пример), или итальянцы могут доказывать, что «тосканский» - это на самом деле этрусский, который в свою очередь был языком Ноя, «арамейским»³⁹²; испанцы могут доказывать, что прото-кастильский существовал уже в I в. н. э. параллельно с латынью³⁹³. Романоязычные ученые сначала преимущественно и были представителями этой «националистической лингвистики» (самые важные ее представители – итальянец Анний из Витербо и француз Гийом Постель), уже потом присоединяются пишущие в том же духе германоязычные авторы (самый яркий из них – фламандец Горопий Бекан (Ян ван Горп, 1519-1572), автор «Антверпенских корней», 1569, считавший фламандский язык языком древних киммерийцев, потомков Иафета)³⁹⁴.

Тем не менее при всей пестроте экстравагантных теорий понятно, что выстроить в целом очень схожую с принятой сегодня модель отношений по крайней мере между языками Европы, отбросив сомнительные националистические построения, ученые XVI в. уже вполне могли; определенный критерий «научности» генеалогических построений определенно существовал, во всяком случае для таких людей, как Иосиф Юст Скалигер или Юст Липсий. Собственно, переведенная нами ниже «Диатриба» младшего Скалигера интересна прежде всего как иллюстрация этого тезиса: Скалигер вполне здраво классифицирует языки по (как мы сказали бы) языковым группам, кроме нескольких мелких отклонений (ирландский язык еще не связывается с валлийским и бретонским, а финский и саамский – с венгерским). Однако считать из-за этого Скалигера предтечей индоевропейской лингвистики, как часто делают³⁹⁵, не вполне корректно, поскольку смысл разделения языков на matrices у него как раз в том, чтобы сказать, что дальнейшее сближение невозможно: «Отпрыски одного языка-матки связываются между собой контактами, между матками же никакого родства нет». Французский корректно возводить к латыни, но некорректно искать связи между ним и греческим. Фламандский корректно возводить к германскому протоязыку, но дальше его родственников уже искать нельзя. В контексте лингвистики XVI в. соль этого ограничения вполне понятна, но как раз возможность тезиса о существовании индоевропейской языковой семьи оно, по сути дела, исключает (в отличие от какого-нибудь гораздо менее строго с научной точки зрения Бекана – с этой точки зрения Бекан, действительно, окажется ближе к индоевропеистике).

Пожалуй, в чем Скалигер предшественник сравнительно-исторического языкознания – это в применении образов родства к отношениям между языкам и корректной интерпретации их отношений в этих терминах. Слово matrix (иногда переводят просто калькой «матрица»), обозначающее отношение, напр., латыни к романским языкам, этимологически связано со словом mater «мать», и сами языки описываются как «отпрыски» (propagines). Мы переводим слово matrix как «матка» - не вполне понятно, какую точно образность имел в виду Скалигер, но в классической латыни это слово означает либо животное-матку, либо дерево, от которого берутся отводки (см. подробнее ниже прим. 91).

Однако эта образность не придумана Скалигером. Применение терминов родства к отношениям между языками периодически встречается уже в итальянских спорах об отношении вольгаре к латыни начиная с 1530-х гг. ³⁹⁶: например, Бенедетто Варки в своем «Эрколано» (1564), сопоставляя итальянские диалекты с греческими, пишет, что общегреческий язык не был рожден из смешения диалектов и не был, «как следствие, более поздним и как бы дочерью (come figliuola) по отношению к тем, но… был он основой и фундаментом, и, как следствие, предшествующим и как бы матерью (come madre) для них всех»³⁹⁷. Более того, уже в 1612 г. очень похожую конкретно на скалигеровскую терминологию использует и Абрагам ван дер Мейль (Abraham Mylius, еще один представитель фламандской «националистической лингвистики») в своем «Бельгийском языке», говоря о еврейском, греческом, латинском и германо-бельгийском языке как о четырех linguae matriculares («маточных языках») для всех остальных языков мира³⁹⁸. Теория ван дер Мейля сильно отличается от теории Скалигера, и текст Скалигера был опубликован в 1612 г. совсем недавно, так что вряд ли ван дер Мейль напрямую зависит от Скалигера³⁹⁹: скорее теоретические посылки Скалигера в это время просто уже «витали в воздухе».

При этом понимает Скалигер отношения между «языком-маткой» и «языком-отпрыском» не самым очевидным образом. Если у Варки, напр., язык-мать предшествует языку-дочери, то у Скалигера родственные отношения каким-то образом оказываются синхроническими. Напр., когда он говорит, что «матка, или язык, BOGE <т. е. славянская> разлилась на много отпрысков: русский, польский, чешский» и т. д., то диахроническая перспектива должна подразумевать, что под «языком BOGE» подразумевается общеславянский язык, относящийся к живым славянским языкам так же, как латынь к романским. Однако при этом «у языка BOGE две письменности: русская <т. е. кириллица>… и далматская <т. е. глаголица>». Конечно, здесь речь уже не о гипотетическом общеславянском, а о славянских языках в целом (латиницу Скалигер, может быть, не упоминает потому, что это «не собственная» письменность славян)⁴⁰⁰. Значит, языки-отпрыски – это как будто бы ипостаси или инкарнации языка матки, и он продолжает существовать в них. Даже романские языки для Скалигера являются латынью, хотя и происходят от нее («итальянский, испанский и французкий мы вместе называем латинским, хотя в каждом из трех произошли свои изменения»). Это объясняется, с одной стороны, тем, что тезис о «смерти» латыни, необходимый для проведения четкой границы между ней и романскими языками, еще не стал общим местом⁴⁰¹; а с другой стороны, необходимостью создать модель, которая описывала бы не только романские, но и, напр., германские языки. Если диахроническая «мать» всех романских языков – латынь (в той модели, когда она им не тождественна), то какой язык мог бы занять такое место для германских? Очевидно, его пришлось бы реконструировать («общегерманский», на который мы сослались бы сейчас, - это научный конструкт), а Скалигер избегает того, чтобы говорить о гипотетических и незафиксированных языках.

Перевод отрывков из «Митридата» Геснера выполнен по изданию Gessner C. Mithridate = Mithridates (1555) / Intr., texte latin, trad. fr., annot. et index par B. Colombat et M. Peters. Genève: Librarie Droz, 2009; для сверки использовалось оригинальное издание: Mithridates de differentiis linguarum tum veterum tum quae hodie apud diversas nationes in toto orbe terrarium in usu sunt, Conradi Gesneri Tigurini Observationes. Tiguri: Excudebat Froscheverus, 1555. Перевод трактата Скалигера выполнен по изданию Iosephi Iusti Scaligeri Iul. Caes. Fil. Diatriba de Europaeorum linguis // Ios. Iusti Scaligeri Iulii Caesaris a Burden filii Opuscula uaria antehac non edita / . Parisiis, 1610. P. 119-122.