Ю. Ю. Карпов взгляд на горцев взгляд с гор

Среди мальчишек аварских и андо-цезских районов Дагестана популярна игра «в войну» — къал ('война', 'междоусобица', 'ссора', 'ненависть'). В ди-

' Отмеченное не отрицает фактов организации набегов большими отрядами. Ср.: «Да­гестанских лезгинских провинций Осоколо и Цидагари (Цудахар) жители, составив из себя хищническую до 700 человек партию и соединяясь с подобными себе хищниками, делают воровскими партиями прорывы в границах Грузии, отгоняют скот и прочие производят во­ровские шалости, бесчестного звания людям приличные» [Акты, 1869, т. 3, с. 370J. Но в це­лом это практически не изменяло характера, целей и последствий таких акций.

Глава 4. Соседи

349

Играющие мальчики. Дидойское селение Ретлоб Фото автора. 1985 г. МАЭ (№ И-2109-52)

дойских селениях ее сценарий таков. Члены одной из двух команд охраняют центр игрового пространства— большой камень и одновременно стремятся поймать разбегающихся игроков другой команды. Последние, в свою очередь, должны, по условиям игры, добраться до камня и дотронуться до него. Удач­ные действия приносят командам очки, необходимое количество которых для признания победы заранее оговаривается [ПМА, № 1426, л. 16—17]. Интер­претация «войны» в игровом поле как соперничества равных партий (команд) без штампов физической боли симптоматична и показательна для характери­стики войны в пространстве социокультурном.

4.4. Новые соседи. По воле и неволе

Россия появилась в Дагестане не в одночасье. Установив в середине—вто­рой половине XVI в. довольно тесные политические контакты с правителями другой части Кавказа— Кабарды, она постепенно двигалась на северо-восток региона. Был построен Терский городок, начали устанавливаться связи с шам-халом Тарковским и другими владетельными персонами Страны гор. Авангард российской колонизации — гребенское казачество очень медленно приступало к хозяйственному освоению равнинных и предгорных территорий, сохраняя военизированный походный уклад жизни и не стремясь от него отказываться [Заседателева, 1974, с. 187].

350

Горы Россию к себе (тем более в себя) не манили. Их каменные выси и ущелья не были ей желанны (о разработке полезных ископаемых речь практи­чески не шла). Сам вид гор был чужд картине мира русского человека. Он лишь мог соотноситься с легендами Ветхого Завета, но именно легендами, от­страненными от рациональной повседневности. Гора Арарат— место спасе­ния обитателей Ноева ковчега была не более чем символ. Другие вершины и сама горная цепь будоражили воображение романтиков, оставляя равнодуш­ными практиков.

Кавказ оказался в фокусе политики России, встав на пути ее планов дви­жения к южным морям, упрочения своего веса в геополитике XVIII в. На ис­ходе Кавказской войны (в 1861 г.), после десятилетий кровопролития, Алек­сандр II посетил Северо-Западный Кавказ и объявил делегатам одного из адыгских «племен»:

Я к вам прибыл не как враг, а как доброжелательный друг. Я хочу, чтобы ваши народы сохранились, чтобы они согласились жить с нами в мире и дружбе. Россия — большое государство, перед которым стоят исторические задачи. Нам необходимо укрепить наши границы, приобрести моря для выхода к другим странам... В этот решительный час я прошу вас понять неизбежность покоре­ния русскими Кавказа и принять мои условия, при которых ваш народ сохра­нится в наибольшей целости и будет иметь возможности жить и развиваться себе на пользу и благоденствие. Если мои условия вами будут отвергнуты, я буду принужден приказать своим генералам закончить войну в ближайшие годы, не­смотря ни на какие жертвы, и царский приказ будет исполнен, но это принесет вам неисчислимые бедствия и истребление народа... Будьте же благоразумны и примиритесь с исторической неизбежностью...

(Цит. по: [Бгажноков, 1990, с. 150—151])

Слова императора отчетливо передавали конфликт между открытым и за­крытым обществами. Общество горцев было закрытым, стремившимся сохра­нить свою жизнь почти неизменной либо вынужденно трансформированной по образу и подобию жизни «врага моего врага». Русские, поднявшиеся в горы (что в глазах жителей оных противоречило естественному порядку вещей даже больше, чем влезший на дерево ишак), не могли не вызвать самого решитель­ного неприятия. Это была реакция на агрессора как такового. И трудно не согласиться с П. К. Усларом, отметившим в исторической судьбе обитателей здешних мест следующую логику:

Если бы Турция в XVI веке, в то время, когда находилась она наверху своего могущества, а Россия помышлять еще не могла о Кавказе,— если бы Турция предприняла тогда завоевание Кавказа, то, конечно, это столько же послужило бы в пользу языческо-христианской религии, как и наша столетняя война послу­жила в пользу языческо-мусульманской.

[Услар, 1869, с. 23]

Мюридизм и шариат, ставшие идеологическим обрамлением Кавказской войны XIX в., вряд ли являлись ее стержнем. Симптоматично, что поражение в войне и подчинение России наиболее радикально настроенные черкесы в то время приписывали «измене прежней религии и принятию ислама» [Хавжоко Шаукат, 1У94, с. 215, 218]. Безусловно, Черкссия и Дагестан — сильно разли­чающиеся историко-культурные провинции Кавказа, и все же...

Глава 4. Соседи

351

Если Александр II видел главную необходимость присоединения Северо-Западного Кавказа в овладении побережьем Черного моря, то и Петр Великий, совершая за сто с лишним лет до того Персидский поход, думал об овладении побережьем Каспия, которое было необходимо в аналогичных целях. И поли­тика, которую он предполагал там реализовать, вовсе не была двусмысленной:

[Русско-дагестанские отношения, 1988, с. 53]

Горы не вписывались, были лишним звеном в этих планах. Даже целесо­образность присоединения Грузии, по своему географическому положению занимавшей центральное место в кавказской политике «великих» держав, вы­глядела сомнительной. Современник вспоминал:

Мы все (члены отряда русской армии, посланной в Грузию в 1800 г.— Ю. К.) нетерпеливо ожидали прибытия главнокомандующего генерала Кноррин-га (К. Ф. фон Кнорринг с 1799 г. генерал-лейтенант, командующий Кавказской линией, в 1801—1802 гг. главнокомандующий в Грузии.— Ю. К.) в надежде, что, сделав уже сношение с императором Александром, он решит судьбу Грузии. Но он, приехав, сказал мне за тайну, что не знает еще, будет ли земля сия при­надлежать России. Прибыл он единственно для обозрения сей земли и для узна-ния, будут ли по крайней мере доходы оной соразмерны с издержками на ее защиту. «А данное слово и обязанность государей российских защищать хри­стиан, особливо единоверных, против варварства магометан?» — осмелился я возразить. «Теперь во всем другая система, — отвечал он на то. — Однако ж я сам вижу, что постыдно для монарха российского из скупости отказываться от защиты известного рода, который предки его старались привлечь в свое покро­вительство и который ныне желает быть в подданстве России. Я с моей стороны употреблю все, чтоб отклонить государя от сего неприличного державе россий­ской поступка».

[Тучков, 2002, с. 255]

Коль скоро даже занятие центра Кавказского региона с его долинами, мор­ским побережьем и важным стратегическим положением, с его в целом благо­склонно настроенными жителями и правителями не выглядело бесспорным, то уж лезть в горы мало кто желал. Втянувшись в затяжной конфликт с Турцией и Ираном, открыто покровительствуя единоверной Грузии, российские поли­тики явно хотели по возможности обойти горы стороной, но укрепиться в доступ­ных и важных в военном, торговом и политическом отношении пунктах. Од­нако «обойти» их полностью было невозможно, надо было договариваться с теми, кто контролировал ситуацию в горах — в тылу должен был быть если не друг, то, по крайней мере, нейтрально настроенный элемент,

В работах по истории тех или иных регионов России, написанных на про­тяжении большей части XX в., было общим местом говорить об имперской политике России и упрекать в ней правителей. Однако в оценках политики и политиков, очевидно, следует исходить из критериев тех эпох, о которых идет речь. XVIII и XIX столетия — это время империй, рьяно отстаивавших собст­венные интересы в окружающем мире. И, соответственно, политика там была

Глава 4. Соседи

353

цианов— с 1802 г. инспектор Кавказской линии и главнокомандующий в Гру­зии. — Ю. К.) редут на реке Алазани, составляющей местами только границу зе­мель, принадлежащих сему народу. Этот редут он назвал Александровским и по­ставил в оном два батальона пехоты и полк казаков. Но сие нисколько не пре­пятствовало лезгинам, переправляясь выше и ниже сего укрепления, делать набеги на Грузию. По повелению его, генерал-лейтенант Гуляков, напав нечаян­но на их селения, разорил две довольно значительные деревни — Джары и Бело-каны. Князь Цицианов столько был сим доволен, что, по представлении его, на­градил его орденом св. Анны I класса. Но вскоре потом, в исполнение его пред­писания, генерал сей пошел против лезгин, собравшихся при селении Сакатало (Закаталы. — Ю. К.). Лезгины, встретив его в поле близ помянутого селения, по первым выстрелам отступили и скрылись в селение. Генерал Гуляков, ободрив­шись счастливым успехом, пошел преследовать их в самые улицы. Они состав­ляли столь узкие проходы, что едва четыре человека рядом могут пройти между каменными стенами, окружающими сады. Когда большая часть отряда его вошла в сию теснину, где не только из пушек, но и ружьями не можно было действо­вать, — лезгины в великом множестве бросились из своих садов с саблями и кинжалами, умертвили генерала и истребили целый батальон. Оставшаяся часть и не вступавшая еще в улицы едва могли собраться и ретироваться.

Укрепленные линии в крае создавались на дорогах и на подходах к горам, «дабы тем самым принудить горцев, которым оставлялась полная свобода внутреннего управления, отступиться от своих разбойничьих привычек и в иных принципах воспитывать своих детей под неусыпным надзором и покро­вительством русских гарнизонов, размещенных в этих крепостях, и дабы сами эти горцы начали пользоваться благами цивилизованного состояния» [Ван-Гален, 2002, с. 364]. В «мирных» провинциях бряцать оружием не рекомендо­валось: «Следовало пройти через мусульманские и татарские провинции (За­кавказья.— Ю. К.) без какой-либо демонстрации военной силы, доверяясь единственно уважению, какое питали в стране к русскому могуществу, и тем самым дать свидетельство доверия к туземцам» [Ван-Гален, 2002, с. 416].

Начальный этап знакомства новых соседей, при регулярно происходивших стычках между ними, не сулил все же превратиться в долголетнюю кровопро­литную бойню. Горцы и русские узнавали друг друга, в том числе как воинов-соперников, но не врагов, отдавая должное заслуживающему того, равно от­мечая и недостатки иной стороны. Мемуарная литература этого времени со­держит интересные сведения подобного рода, еще не отягощенные нотками ожесточения, и поэтому я позволю себе процитировать один из примеров доста­точно полно. Он информативен для характеристики военной тактики даге­станцев и их самих. Вот что писал участник одного из первых предпринятых русскими войсками походов вглубь Дагестана.

Племена здешние, убежденные, что неустрашимость и личная доблесть со­ставляют единственные достоинства воина, с тщеславной самонадеянностью уповают лишь на самих себя и отвергают всякую дисциплину, почитая европей­скую тактику проявлением трусости, каковая, по их мнению, присуща всем хри­стианам. Ни многочисленные примеры, опровергающие их убеждения, ни тяже­лые уроки, которые они неоднократно получали, не могут разрушить в них по­добных предрассудков, и потому, потерпев поражение, они приписывают его единственно лишь воле небес... Лезгинцы, хотя и являются, подобно большинст­ву народов Кавказа, с самого юного возраста отличными стрелками, пехотинцы,

12 3ак. 4349

354

Охотник Кабардинского полка. Худ. Т. Горшельт

пожалуй, самые никудышные в мире ⁶⁵. Лезгичец страстно любит своего коня и верит, что конь дан Богом человеку, чтобы разделять с ним славу и неудачи. Он с детства упражняется в верховой езде и в обращении со всяким оружием и уве­рен, подобно лучшим европейским стрелкам из пистолета, что пуля или стрела, пущенная им, попадет туда, куда он ее посылает. У их ружей, калибр которых... меньше наших, дальность стрельбы благодаря более длинному стволу раза в полтора больше, чем у тех, что приняты на вооружение в европейских армиях. Огонь их отрядов, ведущийся всегда из укрытия, удивительно меткий и непре­рывный, причиняет значительные потери, каких в Европе не знают; их пренебре­жительное отношение к воинской дисциплине и артиллерии усиливается еще и тем, что своим метким огнем они способны снять прислугу любого выставлен­ного против них полевого орудия. Идут ли они в наступление или отступают, это всегда сопровождается криком и воплями, что является непременным следстви­ем их неукротимого фанатизма. Когда им приходится сражаться на позиции (имеется в виду— укрепленной), они с длинными своими ружьями за спиной стесняются толпой, отражают удары сабель левой рукой, обмотанной, наподобие щита, буркой, а другой рукой бросают в противника кинжал, что при меткости и ловкости на небольшой дистанции в редких случаях не имеет фатального ре-

⁶⁵ Здесь, очевидно, автор имеет в виду отсутствие дисциплины боевого строя войск, ха­рактерного для европейских армий. Пехота обычно составляла основную часть войск гор­цев: «Они сражаются почти всегда пешие— всадников имеют весьма немного» [Мочуль-ский(А), ч. 1, л. 123].

Глава 4. Соседи

355

зультата. Их начальники в сражениях выделяются блестящими кольчугами, шлемами и шишаками, богатым оружием, украшенным золотом и серебром, и роскошным шитьем одежд, а при обороне укрепленной позиции — знаменами с вышитыми изречениями их пророка.

Чем больше Россия погружалась в кавказскую среду с ее проблемами, в том числе через Грузию (в 1783 г. был заключен Георгиевский трактат, а в 1801 г. присоединена Восточная Грузия), тем сильнее ощущалась потребность установления контроля над так или иначе закрепленными территориями. Фор­ма контроля с очевидностью могла быть только той, которая укладывалась в рамки и категории «имперского мышления». Последние определяли ориента­цию на местных правителей — ханов, князей и т. д.^в6 На Северном Кавказе во второй половине XVIII в. были приняты присяги на верноподданство старшин «вольных» народов. Однако «республиканская», «демократическая» форма ор­ганизации этих народов (которая стала активно обсуждаться в кавказоведче­ской литературе с 1820-х гг., что в том числе было вызвано внутренними про­цессами и «брожением умов» в России) мало импонировала властям предер­жащим в столице. «Демократичность» этих обществ оценивалась скорее как признак варварства, а то и дикости, и с ней просто вынужденно мирились. Ну живут туземцы в горах по своим несовершенным законам и пусть себе живут, лишь бы нам не мешали вершить дела, а время цивилизовать их еще не при­шло . К ним, «вольным горцам», можно было подойти не только напрямую, но и через известных владетелей горных и предгорных территорий, с которы­ми первые имели устойчивые связи. Правда, и с последними контакты нала-живались непросто. Четко осознавая свое расположение между тремя сопер-

В 1802 г. после утверждения акта о присоединении Грузии к России владетельным персонам Северного Кавказа и некоторым дагестанским были разосланы письма с уведом­лением об этом. В них Россия предлагала им свое покровительство, оговаривая их отноше­ния с другими государствами. Новые владетели подлежали утверждению императорским двором, по гарантировалась самостоятельность их внутренней политики; объявлялась и свобода торговли в пределах России [Маршаев, 1988, с. 96—97], см. также: [Алкадари, 1994. с. L12—113].

⁶⁷ Однако чем больше и шире Россия вовлекалась в отношения с местными горнами, в том числе втянувшись в длительное военное противостояние с ними, тем отчетливей осо­знавалась задача реорганизации принципов их жизни. Офицер Генерального штаба, в 1830— 1840-е гг. обстоятельно познакомившийся с жизнью дагестанцев и составивший полноцен­ный обзор таковой, писал: «...Эти общества, не составляя народа, не могут иметь и законов, а где нет законов, там нет и правления. В Дагестане не знают, что значит обуздывать свои страсти, не знают, что значит повиноваться равному, каждый действует как хочет, и только несколько закоснелых обычаев связывают горцев в какой-то род общественной жизни, имеющий опенок республиканского наклона... Постепенное приучение подданных наших па Кавказе к формам (правления. — Ю. К.) постоянным, сближает и сливает их с Россиею, которая, как держава континентальная, руководствуется системою централизации... В ин­тересах России уничтожение демократической формы правления не только у немирных, но и у мирных, и давать им направление аристократическое. Для сего поддержание ханов есть лучший способ, потому что если выбор падет на умных, то в настоящее время они будут непременными противниками Шамиля и подобных ему честолюбцев, а если на неспособ­ных, то все дурное, от того происходящее, народом будет отнесено на их счет, а не на наш, и мы, во всяком случае, будем иметь возможность направлять сих владетелей по своему усмо­трению» [Мочульский (А), ч. 1. л. 79, 131—131 об., 137—137 об.].

356

ничавшими силами — Россией, Турцией и Ираном, искавшими лояльности и поддержки местных управителей, ханы лавировали между ними, выторговы­вая себе наилучшие условия. Так, еще в 1720-х гг. шамхал Тарковский Адиль-Гирей требовал за свою верность России «то жалованье, которое де-давано ку-мыцким шавхалам от шаха персицкого» [Русско-дагестанские отношения, 1988, с. 29]. Но так же очевидно, что местные правители внимательно приглядыва­лись к новым соседям, оценивая их силы и возможности.

Любопытно замечание И. А. Гильденштедта, в 1771 г. совершившего поезд­ку по Грузии и намеревавшегося посетить также Дагестан, однако отказавше­гося от этого плана ввиду неоднозначной политической обстановки. Он писал:

Мои поездки в их округе совсем не состоялись, и когда я послал студента Крашенинникова из Кизляра в Тарху (Тарки. — Ю. К.)_ъ чтобы там собрать све­дения о лезгинах и пробы их языков, то он возвратился, почти ничего не сделав, так как шамхал запретил всякого рода сношения с русскими. При всем том лез­гины ни с какой другой нацией так не уступчивы, как с русской. Они не только никогда не грабят на русской земле, но Авар-хан и Казикумук-хан даже прилагают усилия, чтобы состоять в хороших отношениях с комендантом Киз­ляра посредством частого обмена письмами.

[Гильденштедт, 2002, с. 2441

«Уступчивость» с русскими во многом объяснялась тем, что внешняя ак­тивность дагестанцев имела не северное (к Кизляру), а западное и юго-западное (в Грузию, Ширван и др.) направление. Об этом в российских офици­альных кругах знали и пытались противодействовать. Еще до заключения до­говоров с Грузией кизлярский комендант регулярно напоминал «горцам», что «для разорения Грузии ходить во оную накрепко запрещено» [Русско-даге­станские отношения, 1988, с. 130].

Все эти перипетии и интриги нашли яркое выражение в судьбе Умма-хана Аварского, о котором много говорилось в предыдущем параграфе. В 1786 г. он I заявил о своей преданности России, о том, что «оставил все, что мне с другой стороны было обещано», и отказал в помощи восставшему в Чечне шейху Мансуру, «чтоб прямая моя с вами дружба и расположение мое на услуги е. в. (его высочество. — Ю. К.) было ненарушимо». Вслед за этим Екатерина II пред­писала «Ума-хана с его людьми иметь на всегдашнее время в службе нашей, употребляя на то сумму, на лезгин назначенную» . В ответ Умма-хан

По словам дагестанского историка Гасана Алкадари, Умма-хан получал от россий­ского правительства жалованье в 5 тыс. рублей ежегодно, и данная сумма якобы полностью компенсировала размер тех платежей, которые обязывались до этого выплачивать ему пра­вители Грузии, дабы он «не огорчал (их) хищениями и грабежами» (по другим источникам, жалованье составляло 12 тыс. рублей) [Гаджиев В., 1965, с. 32]. Известно, что «царь Ирак­лий два раза собрал солеко (т. е. для лезгинцев деньги), а один раз царь Георгий» [Акты, 1868, т. 2, с. 572]. Алкадари пересказал и содержание письма аварского хана шейху Мансу­ру, в котором первый ссылался на неспособность дагестанского народа противостоять силе России. В письме содержались якобы и такие мысли и выводы: «...У дагестанского населе­ния вовсе нет силы и организации (имелась в виду «организация, необходимая для само­управления». — К). К.). Не будучи в состоянии даже себя здесь содержать, они в течение четырех-пяти дней совершают походы в Грузию, с незначительными усилиями исторгают оттуда добычу и поспешно возвращаются. Такого рода уловками они живут здесь. Но из­вестно, что подобные действия перед русской державой не достигнут цели и станут причи­ной гибели для дагестанцев. Поэтому в твоем деле я не могу быть тебе союзником» [Алка-

Глава 4. Соседи

357

С присоединением к России Восточной Грузии в 1801 г. ситуация не могла не измениться. Подвергавшиеся нападениям «лезгин» грузинские территории были уже не землями союзника, но пределами империи. Их надлежало защи­щать по всем правилам, и следовательно, иначе выстраивать отношения с те­ми, кто был врагом оных. Сменился и главнокомандующий. Место Кнорринга занял Павел Дмитриевич Цицианов. Родившийся и выросший в России гру­зинский князь, связанный родством с членами последнего царского двора Вос­точной Грузии, он взялся задело энергично и настойчиво. Внутренние смуты в Тифлисе пресекались им решительным образом, так же он подошел к вопро­сам внешним.

Скрывавшийся в Джаро-Белоканских обществах царевич Александр (упре­кавший Россию за ликвидацию в Грузии царского престола) [Акты, 1868, т. 2, с. 154, 158], провоцировал местных «лезгин» к решительным действиям про­тив России, к которым те и обращались. Это вызвало соответствующую реак­цию новой администрации и военных. В конце 1802 г. генерал-майор И. П. Ла­зарев докладывал Цицианову:

Джарские и белаканские лезгины никогда не будут спокойны, доколе их се­ления до основания не будут разорены, и нынешнею осенью, в бытность мою в Кизике (часть Кахетии, соседняя Джаро-Белаканам. — Ю. /С.), все жители сего

дари, 1994, с. 114—115]. Однако такие оценки возможностей и нравов дагестанцев вряд ли мог излагать сам Умма-хан; представляется что они есть вольный пересказ и комментарии историка, жившего и писавшего уже в качестве гражданина России.