Бетти: счастливое пробуждение\

истинно вдохновленные мемуары,

книга, которая, конечно, будет побуждать

других людей искать радость, свободу и благодарность, которые автор нашла в выздоровлении».

«Чаттануга ньюс» - «Фри пресс»

«Бетти Форд —

замечательная женщина.

Замечательно честная, замечательно добрая,

замечательно мужественная».

«Дейли пресс»

Потрясающая книга.

Истории женщины, привычка которой

помогать другим

и собственные способности позволили

возвратиться из тьмы...

Бетти, мы приветствуем вас!».

Мэкон Бикан

Совместно с КРИСОМ ЧЕЙЗОМ

БЕТТИ:

счастливое пробуждение

С благодарностью

и любовью

моей семье,

которая была всегда рядом,

когда я в ней нуждалась.

Я хочу поблагодарить всех моих друзей, особенно тех, которые так много сделали для этой книги: Леонарда и Никки Файестоунов, Мэри Белл и Дэла Шарбаттов, Пэт Бенедикт, Клару Пауэлл, Мюриел Зинк, Долорес и Боба Хоупов, Эда и Элен Джонсонов, Джона и Джоан Синнов, Боба Бэррэта, Шейку Грэмсхаммер, Джима и Джоан Кемперов, Поула и Мэри Джейн Дженкинсов и Уэллиса Анненберга.

Я хочу поблагодарить многие группы поддержки, помо­гавшие мне в выздоровлении: женщин из Лагуна-Бич, ко­торые были со мной с самого начала, членов Медицинско­го центра Эйзенхауэра, которые и теперь помогают нам в Центре Бетти Форд (ЦБФ), а также общество «Актуаль­ность познания алкоголизма» и моих необыкновенных дру­зей из Качелла-Вэллей, Денвера и Вэйла.

Я хочу поблагодарить врачей, священников и всех, кто, работая в области алкоголизма и наркомании, помог понять эту болезнь. Среди них Дэн Андерсон, Верн Джонсон, Джой Круз, Джой Перш, Ла Клер Биссель, отец Джой Мартин, Шейла Блюм, Стэн Джитлоу, Макс Шнайдер, Боб Наивен, Ян Макдональд, Стефания Кавин-тон, Джой Такамин.

Приношу благодарность правлению директоров Центра Бетти Форд — Джону Шварцлосу — нашему исполнитель­ному директору, Джиму Весту — нашему директору по медицине и всему высокопрофессиональному штату Цен­тра Бетти Форд.

Особая благодарность Джону Сипну, президенту Медицинского центра Эйзенхауэра. Все эти годы он был моим главным советником, всегда доброжелательным и высококомпетентным.

Я хочу поблагодарить Криса Чейза, чей талант и терпе­ние позволили нам сотрудничать столь плодотворно.

Приношу благодарности Лоретте Бэррэт из Даблдей, воодушевленность которой убедила меня в актуальности этой книги.

Благодарю Энн Кален, мою ассистентку. Она обеспечи­вала радиопрограммы, делила со мной хорошие, плохие и индифферентные моменты жизни и стала членом нашей семьи, а самое главное — она мой друг.

Хочу поблагодарить моего брата Билла Блумера и его жену Бетти за помощь и понимание того, как приятно де­литься воспоминаниями с родными.

И еще раз хочу поблагодарить мою семью — Джерри, Майка и Гейл, Джека, Стива, Сьюзен и Чака за их любовь.

Авторское примечание

Там, где использованы имена реальных людей, они дали на это разрешение. Все другие персонажи вымышлены. Меди­цинские характеристики и детали историй врачей, сестер, больных, членов семей больных и друзей госпиталя в Лонг-Бич, Центра Бетти Форд, групп поддержки и так да­лее изменены для того, чтобы сохранить их анонимность.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Но в этом мире новая надежда

Вдруг возникает

Там, где ты ее не ждешь...

Т. Элиот. Семья Рейнои

В Лонг-Бич, в морском госпитале, куда я поступила для лечения от алкоголизма и наркомании, меня попросили на­писать то, что они там называют автобиографией. Не­сколько страниц — это все, что хотели врачи,— детальное изложение того, как я сошла с пути истинного.

Я не могла сделать этого.

Должно быть, так уверовала в образ, созданный для публики, что не видела вообще ничего дурного в своей жизни. Замужем за превосходным человеком, четверо пре­восходных детей, новый дом, который после тридцати лет замужества полностью обставила заново. Насколько я могла судить, все шло прекрасно, и не понимала, почему эти доктора могли предполагать что-то неладное.

Теперь-то совершенно ясно, что мне смертельно не хо­телось выносить сор из избы. Когда на вас сразу обруши­ваются все неприятности, вы ничего не можете поде­лать — так ошеломлены. Опасаясь срыва, вы сомневаетесь, а не начать ли пить снова или принимать лекарства, возни­кает даже отчаянное и безысходное желание уйти из жизни...

Вы чувствуете, что-то не так, но убеждаете себя — все хорошо, все идет прекрасно. Мой друг Мюриел Зинк назы­вает это «честным самообманом». Вы видите только то, что в состоянии перенести, а остальное сможете воспринимать, лишь когда окажетесь способны к самоанализу. В Лонг-Бич я еще не могла отнестись критически к своему состоя­нию и, конечно, не могла написать правду.

Теперь я приступаю к автобиографии другого рода, но еще не уверена, смогу ли ее написать. «О чем это она говорит,— спросите вы,— ведь она уже написала автобиогра­фию?»

Да, написала. Но позвольте объяснить. «Дни моей жизни» — книга, опубликованная после того, как мой муж и я покинули Белый дом, не касалась (кроме одной главы, добавленной в последний момент) ни моего алкого­лизма, ни пристрастия к некоторым лекарствам. Там было много «честного самообмана». Хотя, конечно, много и правды. Но в основном это история о девушке из Гранд-Рапидс штата Мичиган и о ее замужестве с человеком, который впоследствии стал тридцать восьмым Президентом Соединенных Штатов.

Теперь я знаю об этой девушке гораздо больше и пони­маю, о чем хочу сказать и о чем не хочу говорить в этой книге. Не хочу говорить о том, что мы, алкоголики, назы­ваем страшными историями — оправданиями ужасов алко­голизма. Когда вы слушаете такие истории, то думаете: «Бог мой, если бы моя жизнь была такой, я бы тоже за­пил».

Это будет книга о моем выздоровлении и выздоровле­нии других людей. О том, как наступает выздоровление и как иногда этого не происходит. Я бы хотела, чтобы книга была интересной и негрустной, хотела бы, чтобы каждый читатель понял, что я кое-что знаю об алкоголизме. Хотя я не профессионал в этой области и не могу посоветовать каждому конкретному больному, как ему излечиться, но могу рассказать, как это было со мной и о том, что помог­ло мне.

Сначала я не хотела делиться этим ни с кем, кроме групп других алкоголиков. Сама идея публикации раздра­жала меня. Есть муж, который меня поддерживает, и мне не нужно делать деньги из своего выздоровления. Это про­тиворечило бы моей жизненной программе, которая гла­сит: если хочешь что-то действительно иметь, ты должен отдавать это людям. Потом я поняла, что здесь не суще­ствует проблемы. Я же отдаю деньги, которые мне платят за лекции об алкоголизме и наркомании, в поддержку Центра Бетти Форд и других таких же лечебных центров и могу сделать то же самое с деньгами за эту книгу. Глав­ным было то, что публикацией книги можно было достичь гораздо большего, чем лекциями или письмами.

В госпитале в Лонг-Бич я получала мешки писем с про­сьбами о помощи. Один человек совсем разуверился, дру­гой погибал от наркотиков, третий — от алкоголя, болез­ней, депрессии и так далее. Тогда я не знала, как отвечать им. Я должна была вер­нуться домой, прежде чем смогла посоветовать пойдите к своему священнику, к своему психотерапевту, к специа­листу по алкоголизму и наркомании, найдите группу под­держки.

Это общие советы, но в них все правильно. Тогда же я еще не понимала (зато очень хорошо осознаю теперь), что есть радость выздоровления и наслаждение помогать дру­гим открывать эту радость.

Иногда меня спрашивают, чувствую ли я свое приз­вание. Нет. Не думаю, что это предначертание свыше. Что господь опустил свой взор и сказал: «Вот Бетти Блумер¹, и мы используем ее для отрезвления алкого­ликов». Скорее люди обращаются к тем, у кого были такие же тяжелые ситуации, как и у них, и кому удалось их преодолеть. И я думаю, Бог позволил мне вместе с тыся­чами других нести страждущим свое слово — слово, кото­рое означает: мы готовы помочь вам и вы тоже сможете излечиться. Посмотрите на нас. Посмотрите на меня.

Поскольку мое излечение часто зависело от других людей, вы услышите их голоса в этой книге. Я намерева­юсь обратиться к моей семье и друзьям за помощью в вос­создании моего пути к выздоровлению. Некоторые из них могли судить обо мне лучше, чем я сама, но все они люби­ли меня еще до того, как я получила право полюбить себя.

Сквозь мрак и наваждение Чувство радостного пробуждения.

Обращу я взгляд свой к холмам, Помощь идет оттуда ко мне.

Центр Бетти Форд окружен горами, которые на большом расстоянии кажутся серо-голубыми, массивными и беско­нечными. Любой больной, даже не верящий в Бога, сразу согласится, что, если долго смотреть на эти горы, начи­наешь подозревать, что есть что-то более великое, чем вы, и наполняешься чувством изумления.

Изумление — это то, что почувствовала и я 3 октября 1982 года, в день торжественного открытия Центра Бетти Форд.

Был оркестр 15-й военно-воздушной дивизии с базы Военно-Воздушных Сил США, был хор Армии Соединен­ных Штатов, был специальный навес для приглашенных гостей. Гигантский навес для четырех сотен человек. И солнце светило, и стояли готовые здания, ожидавшие на­ших первых больных. И все это, думала я, сделали три бывших алкоголика — Джой Круз, Леонард Файестоун и Бетти Форд. Мы построили это на клочке пустыни, сле­дуя за мечтой Джоя Круза.

Мы сделали это, не одни, но мы делали это.

Меня много поддразнивали в день открытия Центра.

Когда Леонард Файестоун поднялся со своего места в президиуме, чтобы сказать небольшую речь, он обвинил меня в том, что я «обращалась с ними, как надсмотрщик с рабами».

— Я помню, вначале она звонила мне каждый день. «Сделали ли вы это? Не забыли ли вы то? Проследили ли вы за этим?» Кажется, после второго или третьего звон­ка в один и тот же день я сказал: «Черт возьми, Бетти, я и так делаю все, что могу». Я думал, после этого она оставит меня в покое, но этого не произошло. Здесь Леонард повернулся к Джерри:

— Мистер Президент! Вам чертовски повезло, что вы не алкоголик!

Вице-Президент Джордж Буш тоже поддел меня. Он сказал, что моя помощница рассказала ему, какой я была занудой, и что еще «не так давно, когда здание было в ле­сах, все постоянно видели Бетти в защитном шлеме, и ес­ли она не только инспектировала стройку, но сама завер­тывала при этом несколько болтов и сваривала три или четыре крепления, то это нисколько никого не удивля­ло». Хорошо еще, что он не сказал «выкуривала несколь­ко сигарет марихуаны»,— в конце концов, мы ведь гово­рим о центре реабилитации.

Боб Хоуп стоял как раз перед попечителями и благо­творителями Центра, которых я хорошо раскошелила, и обвинял меня в том, что «два года она ходила с протяну­той рукой... Ей удалось выудить так много денег из мест­ных жителей, что в дальнейшем она с успехом смогла бы работать рекламной девушкой службы государственного сбора налогов».

Речь Долорес Хоуп, председателя комитета Медицин­ского центра Эйзенхауэра (Центр Бетти Форд является составной частью Центра Эйзенхауэра), тоже не отлича­лась почтительностью.

Но Долорес, конечно, выразила свое собственное впе­чатление:

— Я не видела этих зданий до сегодняшнего дня и просто не могу поверить, что подобное могло быть сдела­но без меня.

Не был смешным, кажется, только мой муж. Мой муж, который, когда я призналась ему, что он будет очень важ­ным персонажем этой книги, ответил: «Нет, я-то как раз незначительная фигура». На открытии он сказал аудито­рии, что говорит не только от своего имени, но и от имени наших детей и внуков: «Мы гордимся тобой, мама... Мы хотим, чтобы ты знала, что мы любим тебя». А когда он заговорил о моем выздоровлении, то вынужден был пре­рваться из-за слез. Публично такое было с ним до этого только однажды — после моей операции по поводу рака молочной железы. Тогда он встретился с представите­лями прессы и сказал, что у меня все в порядке и что у меня все будет в порядке.

Расспрашиваю людей, что им запомнилось больше все­го на открытии Центра Бетти Форд, и многие называют Джерри. «Твой дорогой маленький муженек плакал»,— го­ворила Долорес Хоуп, игнорируя тот факт, что мой «доро­гой маленький муженек» ростом более шести футов. «Его глазки наполнились слезами, и, о Боже, это действительно потрясло нас. Это было прекрасно, и когда мы пошли на обед в честь основания Центра, то только об этом и го­ворили».

Мой сын Стив сказал: «Мое самое сильное воспомина­ние того дня — каким гордым выглядел папа. Он говорил о тебе и не мог сдержать слез, а я увидел тогда, как силь­но вы любите друг друга».

Стив запомнил меня любящей, Джон Синн — прези­дент комитета Центра Бетти Форд — озабоченной, и оба правы. Джон Шварцлос, исполнительный директор Цент­ра, напомнил мне, как я сидела в президиуме между До­лорес Хоуп и Джорджем Бушем. «Все наблюдали за ва­ми, и Президент Америки Форд дважды начинал запи­наться и кашлять, когда говорил. Я не думаю, что все при­сутствующие понимали, как много этот день означал для него, именно потому, что он так много значил для вас».

Джой Перш, мой лечащий врач во время госпитализа­ции в Лонг-Бич, вспоминает, что многие, слушая Джерри, «ощущали комок в горле». Доктор Перш говорит, что он тоже был тронут до глубины души тем, что открытие Центра действительно произошло. Он сравнивает помощь алкоголикам с родовспоможением. «Как ребенок, заклю­ченный до рождения в теле матери, полностью изолиро­ван от мира, так и алкоголик, в сущности, узник, когда он сидит в квартире с притушенным светом, отключенным телефоном. Телевизор включен, но он его не смотрит. В одной руке сигарета, в другой стопка — и это весь мир. И принимая ребенка в родах, и излечивая алкоголика, вы помогаете рождению новой жизни».

Доктор Перш рассматривал основание Центра как зна­мение свыше:

— Это чудо. Здесь присутствовал Вице-Президент Со­единенных Штатов, все встречали друг друга с открыты­ми объятиями, здесь было положено начало месту, где смогут возродиться многие жизни.

Наш друг Эд Джонсон, строитель, член комитета ди-о ректоров, тоже вспоминает, что речь Джерри была «самой значительной. Он был там и отдал этому делу частицу своего сердца».

Мэри Белл Шарбатт, моя учительница и наставница со времени лечения в Лонг-Бич, сама трезвенница уже в течение тридцати лет, испытала тогда смешанные чув­ства:

— Я видела первые кирпичики в основании этого дела. Я видела первые наметки, еще не имевшие названия, в мечтах Джоя Круза. А потом вы стали поправляться, вы­здоровели и дали свое согласие назвать Центр вашим име­нем. И я сидела здесь на открытии его и раздумывала о том, хватит ли у вас сил противостоять нападкам разных людей. Людей, которые могут рассматривать Центр Бетти Форд как продолжение вашего стремления к воздержан­ности. Или как претенциозное преувеличение вашей трез­венности.

Мэри Белл сознает опасности высокомерия. Священ­ник однажды сказал про нее: «Мэри Белл скромна и мо­жет гордиться своей скромностью». Но она долго думала, что это просто комплимент.

Все гораздо хуже, если вы что-то представляете собой в глазах общества. Вы находитесь постоянно в окружении людей, они просят у вас совета, говорят, какая вы заме­чательная, и вы можете легко впасть в ложное чувство значительности собственной персоны. Именно поэтому в Лонг-Бич Джой Перш поместил меня в палату с тремя другими больными, вместо того чтобы предоставить, как я требовала, отдельную комнату. Он сразу же заявил мне: «Сударыня, вы можете быть женой Президента, но здесь вы такая же пациентка, как и все».

Мой сын Джек говорит, что основание Центра имело для него меньшую важность, чем для большинства людей, вовлеченных в этот проект, потому что для него «насто­ящей победой было то, что произошло с мамой, а не сам Центр».

Для нескольких моих коллег из Центра открытие его тоже не представлялось столь существенным событием. Начало нашей работы на следующий день было значитель­но важнее.

«Коллектив с нетерпением ожидал понедельника — дня, когда должен поступить первый больной,— сказал Джон Шварцлос.— Конечно, присутствовать на открытии было большой честью для нас, но мы пребывали в ожида­нии следующего дня».

Доктор Джозеф Круз, наш медицинский учредитель­ный директор, думал о том, какой длинный путь мы про­делали: «Самые первые планы Центра Бетти Форд возникли из нескольких эскизов, которые я сделал в 1966 году, когда собирался построить госпиталь для онкологических больных, где пациент мог бы жить со своей семьей. И я приехал в Калифорнию с этой мечтой. Тогда я сильно пил.

Для того, кто когда-то болтался по Уолширскому буль­вару с флягой в одном кармане и письмом Президента Эйзенхауэра в другом (в письме говорилось, какая это хорошая идея — создание подобного онкологического гос­питаля), пытаясь достать деньги и напиваясь каждую ночь, открытие нашего Центра было исполнением всех же­ланий».

Для меня тоже.

Представители радиопрограммы «Доброе утро, Амери­ка!» Дэвида Гартмана тоже были на открытии Центра, и моя правая рука Энн Кален стояла в конце навеса с ре­жиссером и говорила, показывая на знаменитостей: «Это тот-то и тот-то. Вы, может быть, хотите поговорить с ним? Или с ней? Или с ними?»

Из моих детей только Джек и Стив приехали на откры­тие из Калифорнии. Двое с востока страны не приехали. Они не захотели путешествовать так далеко только для то­го, чтобы принять участие в многолюдном уикенде. Обыч­но они не приезжали и когда у нас проводились состяза­ния по гольфу, потому что мы в это время бывали слиш­ком заняты. Сьюзен и Майк сказали, что приедут после открытия Центра и у нас будет больше времени побыть вместе.

Больше времени! Это семейная шутка. Мы с Джерри вспоминаем, что, начиная строить Центр Бетти Форд, я говорила: «Какая счастливая буду, когда мы его откро­ем,— стану свободной, у меня появится много времени».

Я не могла себе представить, какое значение он при­обретет для меня и как много времени буду ему отдавать.

На открытии Центра я должна была выступить и по­этому паниковала. Джордж Буш представил меня. Я пыта­лась сказать немножко о том, что испытывала, возвра­тившись домой после лечения, к этим местам, к этим без­мятежным холмам, которые так люблю. Поблагодарила каждого, кто оказал финансовую поддержку Центру или любое другое содействие, которое помогло его открытию. И кроме того, объяснила всем присутствующим, что одна из главных проблем алкоголиков— их стремление во всем к полному совершенству.

— В последние дни я приходила сюда, чтобы прове­рить в своем стремлении к совершенству самые последние детали. Чисто ли вымыты окна? Все ли в порядке? И когда шла по дорожке, заметила, что благодари обильному по­ливу, удобрениям и торфу начинает пробиваться трава. Вы уже можете увидеть зеленеющие газоны. Пранда, выглядят они словно начинающая отрастать борода, но все равно очень красиво. Меня не покидала мысль, что мы вдохнули жизнь в груды песка. И эта жизнь будет более полной, потому что сюда придут люди, которым нужна помощь, и здесь им откроется путь к новой жизни.

Позже, после музыки, речей и поздравлений, все пошли отдыхать. Леонард и я стояли и смотрели вдаль. Мы так много пережили вместе, объехали всю страну, собирая деньги, боролись за новое законодательство, старались войти в доверие к местным властям.

«Это все сделали вы».—«Нет, вы все это сделали»,— говорили мы друг другу, и это так и было.

Стояли готовыми основные здания, росли деревья, мы собрали, как считали, превосходный коллектив реабили­тационного центра, и все были готовы начать работу. Я спросила Леонарда: «Вы можете в это поверить?» И он ответил: «Черт возьми, по правде мне не верится». Мы смеялись и плакали. От счастья.

И я думала о том дне четыре года тому назад, когда плакала от стыда, слабости и страха. Тогда я умирала, и это было ясно каждому, кроме меня.

Первое апреля 1978 года. Мы уже две недели в нашем но­вом доме в Калифорнийской пустыне. Я сидела на зеленом с белой отделкой диване в гостиной, мой муж обнимал ме­ня, а я плакала. Не говорила ни слова, только слушала и плакала.

Это было принудительное обследование. Муж, дети, два доктора, медицинская сестра и несколько друзей собра­лись, чтобы сказать мне, что они обеспокоены ухудшени­ем моего здоровья и считают, что это связано с алкоголем и лекарствами. Я никогда не слышала о принудительном обследовании и никогда бы на это не согласилась. Что бы ни говорили родные, я ничего не хотела слышать. Моя косметика в порядке, я не была неряшлива, всегда вела се­бя вежливо, никогда не допила до дна ни одной бутыл­ки,— какая же я алкоголичка! Не принимала ни героина, ни кокаина. Все мои таблетки — снотворные, обезболива­ющие, успокоительные, для снятия побочного действия других лекарств,— все они назначались врачами. Какая же я наркоманка?

Я делала все, что в моих силах, для мужа и четырех малышей, которых бесконечно любила. Делала все, что в моих силах, чтобы помочь карьере мужа. По крайней ме­ре, в своем представлении я всегда существовала для них и искренне верила, что выдержала экзамен как мать и же­на. Голос моей матери всегда звучал во мне: «Если не мо­жешь сделать что-либо хорошо, лучше вообще не делай».

А теперь услышала, что провалилась. Вы, конечно, должны понять, что мои родные не говорили этого — с их стороны не было никаких обвинений или нотаций. Они говорили, что я больна: «Мама, тебе плохо, мы любим тебя и хотим помочь». Но это было равносильно тому, что я их всех страшно подвела.

Самокритика полностью отсутствовала. Я не понимала, как много любви потребовалось им, чтобы решиться на этот ответственный шаг. Месяц за месяцем отдалялась от них все больше и больше, опускалась ниже и ниже. По мере того как мне становилось все хуже, я перестала вы­ходить к обеду, видеться с друзьями, исключала все боль­ше людей из своей жизни. Как считали мои родные, их терпение лопнуло несколько месяцев спустя, на Рождест­во. Дети говорили, что это было самое тяжелое Рождест­во в их жизни, но я совершенно не замечала их подавлен­ности. Думала, что все счастливы. Мы остановились в Вэйле, куда всегда приезжали на каникулы. Было много снега, мы были все вместе, и со мной мои таблетки.

Я заметила тогда, что кто бы ни готовил мне коктейль, делал его очень слабым. И, помнится, сказала: «Ради всего святого, если уж вы беретесь за мой коктейль, делайте его настоящим или просто давайте чистый тоник». Но мне да­же в голову не приходило, что за мной наблюдают.

Наш старший сын Майк рассказывает, что как раз на той неделе дети говорили обо мне с Джерри. Но так как я оказалась как бы подопытным кроликом, я полностью зависела от тех, кто боролся за меня, но тоже не го­товых еще полностью осознать, что же происходит.

Но в конце концов именно Сьюзен кое-что предприня­ла. Думаю, сам Бог надоумил ее обратиться к Джою Кру-зу — доктору Джозефу Крузу, работавшему тогда в Тарнове — реабилитационном центре для лечения детей с пристрастием к химическим веществам. Доктор Круз, сам выздоравливающий алкоголик, был нашим гинекологом. Он пригласил Сьюзен сделать фотографии центра для рек­ламы, так как ему удалось достать для него немного де­нег. По пути туда она и рассказала ему про меня.

— Доктор Круз, у меня есть подруга, у которой проб­лема с алкоголизмом.

— Сьюзен, эта подруга — ваша мать, не правда ли? И я ответила, что да. Он сказал, что мог бы помочь мне

организовать принудительное обследование. Я ответила:

— Хорошо, позвольте мне поговорить с отцом, потому что я не могу дать согласие без него.

Я еще не была замужем, Чак и я не были тогда даже помолвлены.

Итак, я вернулась домой и поговорила с папой. «Это очень серьезно»,— сказал он. Ему нужно было ехать в ко­мандировку, и мы так ничего и не решили. Я позвонила в Ва­шингтон Кларе. Клара Пауэлл работала в нашей семье, пока мы, дети, не выросли,— она была нам второй ма­терью. Я сказала ей: «Клара, вы должны приехать к нам. Мама принимает таблетки, и я не могу больше вынести это. Братья звонят постоянно и спрашивают, как она, а я не знаю, что им отвечать. Мне даже не хочется видеть ее каждый день, потому что это невыносимо».

Я очень переживала, когда видела маму, а мама пере- живала, если я не виделась с ней. Я не жила вместе с ро­дителями — у меня была собственная квартира. Когда я приходила к ним и направлялась в кабинет отца, мама, конечно, узнавала, что я была здесь, как раз и соседней ком­нате, и не оставалась в доме, не виделась с ней. Для нее это было очень тяжело.

Клара обещала приехать — под предлогом помочь рас­положиться в новом доме, распаковать все вещи и об­житься. Я снова поговорила с доктором Крузом, и он ска­зал: «Можем провести обследование, если ваш отец сог­ласен».

Доктор Джозеф Круз: Почти сразу же, как только мы сели в машину и отправились в Тарнов, Сьюзен схва­тила меня за руку и выпалила: «Могли бы вы помочь ма­ме?» Я ответил, что да, и приблизительно через неделю мне позвонил Боб Бэррэт, который был военным совет­ником Президента Форда в Белом доме и приватно еще осуществлял охрану семьи Президента. Он спросил, кто я такой и почему вмешиваюсь в личные дела Форда. В сущ­ности, он устроил мне головомойку, и я подумал: а зачем мне все это надо? Но я все-таки объяснил, о чем мы го­ворили с Сьюзен, и следующим вечером Бэррэт сам при­гласил меня к Президенту, чтобы объяснить, что такое принудительное обследование.

Прежде чем Джерри смог решиться на тот или другой вид моего принудительного обследования, Сьюзен и Джой Круз предприняли собственное мини-обследование.

Я была в своей комнате, когда они вошли вместе с Кларой и Кэролайн Ковентри, моей секретаршей. Джой начал рассказывать мне историю его алкоголизма, а я ду­мала, какими же надо быть противными, чтобы придумать все это. Похоже, Сьюзен, Клара и Кэролайн тайком сго­ворились собраться у меня, да еще привели постороннего. Конечно, я знала Джоя Круза как нашего гинеколога, но я встречалась в четверг в 12 часов дня со своим терапев­том, а Круза никто не вызывал. И вдруг он является не­жданно-негаданно, и моей единственной мыслью было, как от него отвязаться.

Джой Круз: Чтобы отправиться с визитом к миссис Форд, я надел галстук, который никто не носит в Кали­форнийской пустыне летом. Я провел с ней около полуто­ра часов, рассказывая историю своей жизни. А когда дошел до моего алкоголизма, что и было целью визита, она уснула. Я разбудил ее и продолжил рассказ и затем сооб­щил, что, по-моему, у нее тоже есть проблема зависимос­ти от некоторых химических веществ. Она была очень лю­безна и поблагодарила меня за внимание к ней.

Потом Сьюзен, Кэролайн и я вышли на улицу и я ска­зал Сьюзен: «Вам лучше вернуться и побыть с матерью. Я ведь только что наговорил ей массу серьезных вещей». Сьюзен поспешно ушла и так же поспешно вернулась, ска­зав: «Она там с Кларой и не желает видеть меня, она хо­чет, чтобы вы оставили ее в покое и никогда сюда больше не приходили!»

Воспоминания Сьюзен об этом дне расходятся с впе­чатлениями Джоя Круза лишь в одном. Она не помнит ни малейшего проявления моей вежливости. По ее мне­нию, наша встреча была безобразной.

Сьюзен Форд Вэнс: Мы сказали маме, что она должна остановиться, она ответила: «Ладно, я останавливаюсь. Я перестала принимать эти таблетки, я перестала принимать те таблетки». Она вдруг бросилась на нас, словно сума­сшедшая: она уже была «готова»— мы не уследили за ней с утра,— посмотрев на меня, Кэролайн и доктора Круза, она закричала: «Вы — банда монстров, уходите отсюда, и чтобы я вас никогда больше не видела!» Она нас вы­гнала.

Я была в отчаянии. И присутствие доктора Круза, ко­торый собирался оказать нам помощь, и все наши усилия только вызвали ее гнев, который на нас же и обрушился, и мать выгнала меня из своего дома.

Я пришла к себе, а позднее, вечером, позвонила Кларе, потому что она была единственным человеком, с которым мама могла бы говорить на эту тему. Бог мой, как я была рада, что она с ней! Клара сказала: «Не волнуйся, с мамой все хорошо. Я ее привела в чувство».

Они меня приводили в чувство, успокаивали, волнова­ли, выводили из чувств, заставляли чувствовать. Два дня спустя они провели принудительное обследование. Это бы­ло настоящее дело. Им и времени-то потребовалось лишь с четверга до субботы, чтобы все организовать. Боб Бэррэт: Каждый пытался выбрать наиболее удоб­ное время для проведения обследования, но псе они также пытались уйти от этого. В пятницу мы находились в Рочестере, где Президент Форд выступал, когда нам позво­нили. Миссис Форд должны были немедленно направить на лечение. И хотя уже было очень поздно, Президент позвонил Майку и Гейл и попросил их обязательно сразу же прилететь в Палм-Спрингс. Президент Форд намере­вался выступать на следующий день в Вирджинии, а через день — в Нью-Йорке, но он убедил Генри Киссинджера выступить в эти дни; после этого мы отправились домой на личном реактивном самолете и прилетели рано утром. Де­ти Форда были уже там, и в 7.30 утра в кабинете Пре­зидента нас начали инструктировать, как проводить обсле­дование.

Я сказал, что прибуду в Палм-Спрингс на следующий день, в пятницу, и привезу свою медицинскую сестру — Пэт Бенедикт. Для этого было несколько причин. Пэт бы­ла под моим непосредственным началом, и я мог просто приказать ей не задавать лишних вопросов, чтобы дело не получило публичной огласки. Кроме того, Пэт могла остаться жить в резиденции Форда. Пэт была прекрас­но обученной сестрой и к тому же выздоравливающим алкоголиком. Она могла помочь миссис Форд понять ее заболевание.

Я пошла передать дела в связи со срочным отъездом. Доктор Перш сказал всем в госпитале, что у моей мате­ри сердечный приступ и мне требуется несколько дней, чтобы побыть с ней, пока она больна. В пятницу мы подъ­ехали на машине в Палм-Спрингс прямо к приемной Джоя Круза. Круз, Сьюзен и Клара были уже там. Клара ска­зала, что это выглядит как подготовка к сражению. Я переночевала в доме доктора Круза, и было оговорено, что мы все встречаемся на следующее утро в резиденции Президента Форда.

Присутствие Клары также было очень кстати. По-мое­му, именно Клара в конце концов позвонила моему брату Джеку и убедила его принять участие в обследовании. Он был единственным, кто противился этому, но Клара сказала: «Мы должны сделать это для мамы. Если нам не удастся, то не удастся. Но мы предпримем все, что в на­ших силах». В итоге Джек тоже приехал.

Я был очень обеспокоен, как мама будет реагировать на это. Я знал, что мы должны разрешить эту проблему, но далеко не был уверен, что достигнем чего-то таким путем.

Потом уже, после консультации с доктором Першем и доктором Крузом, мы все стали понимать сущность наркомании — зависимости от химических веществ — и как это влияло на ее жизнь. Я понял, что необходимы реши­тельные действия. И с этих позиций пришел к убеждению, что должен поехать и все ей сказать.

Стив Форд: Я уже долго не жил в одном городе с ро­дителями, только приезжал к ним, но Сьюзен была в Палм-Спрингс, и поэтому именно она заварила кашу — забила тревогу. Все, кроме нее, жили в других местах, и все это не затрагивало их так, как ее. Ведь очень тяжело жить с теми, у кого есть зависимость от алкоголя или хи­мических веществ. Эти люди не всегда адекватно думают, совершают неадекватные поступки, с ними трудно об­щаться.

Как семья, мы давно были подавлены всем этим, но никто из нас не сделал и шага, чтобы что-то предпринять. Мы сторонились этого. Никогда не давали маме возмож­ность получить помощь в разрешении ее трудностей с ал­коголизмом и лекарственной зависимостью.

Если она не хотела лечиться, ну что же, мы могли бы сказать: «Мама, мы любим тебя, мы здесь из-за тебя, но мы не можем оставаться здесь навсегда, мы должны уехать». Но никогда не оказали мы ей даже такой под­держки. Думаю, это была наша вина.

У меня не было никакого представления о лечении алкоголизма и наркомании, и я совершенно не был уверен в том, что мы собирались делать. Когда я приехал в Ка­лифорнийскую пустыню в субботу утром, то, в сущности, обо всем этом имел смутное представление. Только когда мы все вместе собрались в кабинете отца с врачами, стало ясно, на что мы решились.

Было решено, что если миссис Форд поймет необхо­димость лечения и согласится на него, я останусь с ней до тех пор, пока она не будет госпитализирована. Доктор Перш спросил: «Хочет кто-нибудь добавить что либо?» И я сказала Президенту Форду, что сделаю все, что только смо­гу, чтобы помочь его жене. Он посмотрел ни меня и от­ветил: «Благодарю вас».

из дома. Но вы должны быть твердыми, вы должны быть целеустремленными и не должны позволять ей рассла­бить вас, вызвать в вас жалость, потому что именно это она все время и делала. Она просто подавляла вас всех».

Действительно так и было. Я сам превратился в пассив­ного наблюдателя, позволил Бетти продолжать пить и при­нимать таблетки. Я находил все возможные оправдания, по­чему мы с ней постоянно везде опаздываем или почему она вообще не появляется в обществе. И положение все ухудшалось, а не улучшалось. Мои слабые просьбы не по­могали. По правде, это приводило к обострению ситуа­ции, потому что она все отрицала, словно ничего плохого не происходило, а я выглядел паникером.

Принудительное обследование было последним шансом. Я знал, что мне будут отвратительны вещи, которые я дол­жен говорить, но испытывал также и чувство облегче­ния. Я уже был убежден, что это единственный путь, ко­торый может изменить существующее положение. Это была последняя возможность, которую мы собирались ис­пользовать.

Иногда необходимо несколько таких подготовок род­ственников перед подобным обследованием. Это необхо­димо, если семья, с которой вы работаете, очень разобще­на, если в ней несколько алкоголиков или если муж боль­ной или жена больного уже имеют на примете другого супруга. Тогда вам приходится проводить собеседование с членами семьи перед обследованием несколько раз за две недели. И вы постепенно приходите к заключению, что как своих помощников сестру использовать не може­те, домработницу тоже, а муж уже в мыслях где-то на сто­роне. Но Форды оказались действительно на высоте. Они были разбросаны по стране, но притянулись друг к другу как магнитом.

Президент, появившийся у себя в кабинете в то раннее утро, выглядел очень усталым. Он сказал: «Это будет неприятная процедура, не так ли?» Я ответил: «Да, это всегда неприятно, но это единственное, что можно предпринять. Если все удастся, то будет прекрасно и на­дежно».

В конце нашего небольшого подготовительного сове­щания он снова заговорил: «Вы уверены, что это необхо­димо провести? Это может ей помочь?» Я ответил: «Абсо­лютно уверен в первом и оптимистично настроен относи­тельно второго».—«В таком случае,— сказал он,— пойдем­те». Он положил свою курительную трубку и встал.

Когда вся семья собралась в доме, я не имела пред­ставления о том, что происходит. Думала, Майк и Гейл прилетели навестить нас, потому что я не очень хорошо себя чувствовала. Я была совершенно счастлива до тех пор, пока Джерри не усадил меня на этот диван и сказал: «Мы бы хотели поговорить с тобой кое о чем и хотели, чтобы ты выслушала нас, потому что мы любим тебя». Я слушала, но не слышала, что они любят меня. Я слыша­ла, что я погибаю, что я сломлена.

Стив Форд: Она никогда не была сломлена. Я могу понять, почему она так думала, когда это произошло, но как мать она никогда не была сломлена. Во время прину­дительного обследования я рассказал ей только об одном событии — об уикенде, когда папа отсутствовал, а он не хотел, чтобы мама была одна, и я приехал в Палм-Спрингс с Мелани — девушкой, с которой встречался. Когда мы туда приехали, я сделал обед — приготовил ово­щи, салат, все, что надо, и отнес маме. Она сказала: «О, спасибо, по правде, есть-то я совсем не хочу!» Я был очень расстроен. Ведь я сходил в магазин, купил все, накрыл как полагается стол, разложил приборы возле тарелок, а она ушла и снова выпила.

Когда я рассказал об этом на принудительном обсле­довании, она расплакалась. Вы знаете, тогда было ска­зано очень много такого, о чем никогда раньше не гово­рилось.

Миссис Форд казалась маленькой, почти кукольной, затерянной среди диванных подушек, а когда ее муж про­изнес вступительную фразу, все могли заметить, как она смутилась. Он говорил о ее зависимости от химических веществ, а затем сказал: «Сейчас доктора будут говорить с тобой». Доктор Перш произнес: «Миссис Форд, вы не должны бояться, все собравшиеся любят вас». Потом заго­ворил Майк. Он начал первый. По мере того как действие продолжалось, можно было видеть, как все сильнее кача­лась под ударами миссис Форд. На нее надвигалась лави­на любви, но все же она несла с собой разрушающую оценку человеческих пороков. Я смотрел на Перша, пото­му что думал: бьюсь об заклад, это как раз то, что ему надо.

А Президент прижал к себе миссис Форд, и она, казалось, стала еще меньше. Говорил Джек, говорил Стив, а затем очередь дошла до Сьюзен. Самая юная, почти де­вочка, она, затеявшая все это и собравшая всех вместе, думала, что должна сказать очень многое, но вдруг разры­далась. До сих пор каждый был очень нежен по отноше­нию к матери, но никто не плакал. Сьюзен прильнула к Кларе, спрятала голову у нее на груди, а Клара поглажи­вала ее и говорила: «Ну, ну...»

Сьюзен Форд Вэнс: Папа начал, объяснив причину, которая собрала нас всех вместе и которая заключалась в том, что мы любим маму. Каждый старался подчеркнуть, что именно любовь привела их сюда. Перш предупредил нас, что, если мама ощутит малейшее чувство враждебнос­ти, ничего не выйдет. Он также попросил нас записать то, что хотим сказать, чтобы мы ничего не забыли. Я записа­ла, что мама всегда прекрасно танцевала и я обожала смотреть, когда она танцует, но теперь она еле волочит ноги и шаркает ими. Она стала просто другим человеком; а когда я говорю о вещах, очень важных для меня, она все забывает, и это меня обижает. Я никогда не говорила об этом раньше, но это накапливалось во мне уже давно. На­верное, я давно обратила внимание на то, что мама прини­мает таблетки, еще когда мы были в Белом доме, но ни­когда не задумывалась об этом раньше. Когда я закончи­ла колледж и вернулась домой в апреле 1977 года, то стала замечать, что, с тех пор как она стала жить в Калифор­нийской пустыне, у нее не появлялось новых близких дру­зей. И подумала: бедная мама, как она, наверное, одино­ка здесь. Потом я начала понимать. Однажды она упала ночью, сломала ребро и выбила зуб. Я начала встречаться с Чаком — он был в то время одним из секретных аген­тов моих родителей и бывал с мамой в различных ситуа­циях, защищая ее. Как-то он пришел ко мне и сказал: «Сьюзен, ты должна что-то сделать в отношении своей матери, у нее происходит медленный распад личности». Это произвело на меня сильное впечатление, потому что его отец был алкоголиком и в конце концов покончил жизнь самоубийством. Тогда эти разговоры сопровожда­лись ужасными ссорами между нами, а теперь я смотрю на Чака и думаю, спасибо тебе за то, что ты тогда надо­умил меня.

Я помню, как мы с мамой ездили в Лас-Вегас на спек­такль с участием Тони Орландо. Чак и я вынуждены были почти на руках поднимать ее по лестнице в комнату. Все, кто окружал ее, делали вид, что ничего не происходит, и мы тоже в совершенстве умели делать вид, что ничего не происходит, и все-таки постоянно думали, что же делать.

Во время обследования мне было очень трудно говорить не потому, что я плакала, а потому что мама была так по­давлена, что это приводило меня в отчаяние. Но все-таки в то же самое время это было почти облегчением для меня, это было очищением от всей лжи, это было как избавле­ние.

Пэт Бенедикт: Когда Сьюзен говорила, она еле стояла на ногах. Я придвинула к ней свой стул. Я встретилась с ней только за день до этого, что накладывало свой отпеча­ток, но она взяла мою руку и сжала ее так сильно, что, черт возьми, чуть не сломала.

Джой Круз: Когда мы все пришли в дом, Бетти удиви­лась, увидев Майка и Гейл; она крепко обняла их, а затем заметила, что среди членов ее семьи были чужие люди. Президент усадил ее, а я спрашивал себя: кто же начнет? И Перш спрашивал себя, кто же начнет, и Пэт Бенедикт спрашивала себя о том же. Начал Президент. Бетти уже была знакома со мной, Президент представил ей Джоя Перша и Пэт Бенедикт. Он сказал Бетти, что все родные очень любят ее и беспокоятся о ней и здесь еще присут­ствуют люди, которые собираются ей помочь, и мы хотим, чтобы она сейчас нас выслушала. Затем он обвел всех взглядом и, указав пальцем на Майка, сказал: «Майк, начинай». Президент взял на себя роль ведущего и повел обследование. Я сказал себе — началось. Пэт ска­зала себе — началось. Перш сказал — началось. И это чудесно.

Все действительно шло чудесно. И то, что я уже про­сыпалась утром без всяких препаратов, которые так долго принимала, и то, что моя семья не позволила мне укло­ниться от лечения.

Думаю, принудительное обследование сработало пото­му, что мы оказались так тесно спаяны. Даже когда дети были маленькие — Джерри и я хотели тогда купить участок в Вэйле,— мы советовались с ними. Хотели быть уверенными, что в Вэйле они будут с удовольствием прово­дить все свои летние и зимние каникулы. В каждом важном решении принимали участие все, и в моем выздоровлении тоже принимали участие все, потому что моя болезнь касалась каждого.

И еще думаю, что, если бы кто-то из детей — или Джерри — попытался предпринять это один, я смогла бы увернуться. Наверное, ответила бы: «Я рада, что ты сказал мне это, я позабочусь сама, не беспокойся». И продолжала бы слабеть все больше и больше, потому что уже втяну­лась, у меня была пагубная зависимость, причем комбинированная.

Но они пришли все вместе, и они пришли прежде, чем я себя полностью погубила. Конечно, это не означало, что предпринятое вмешательство доставило мне удовольствие.

Когда Перш сказал: «Ну, я предполагаю, что у вас нет разрушения мозговых структур», я была просто поражена. Разрушение мозговых структур? Бог мой, разрушение моз­га! Это было что-то такое, о чем я никогда раньше не ду­мала. Когда Стив рассказал про то, как он приготовил для меня обед, а я выпила одну рюмку, другую и вообще не вышла к столу, я подумала, что это просто наглость. Я же всегда выпивала пару рюмок перед обедом. Когда Сьюзен стала жить отдельно, я тоже почувствовала обиду. Огляды­ваясь назад, я понимаю, что совершенно не осознавала своего положения. У меня была полная потеря самокрити­ки, а это краеугольный камень алкоголизма. И мне совсем не понравилось, что Джерри вспомнил, как я упала ночью и сломала ребра. Одним из аргументов, усиливавших мою самоуверенность, было как раз то, что я никогда не пада­ла. Могла же я иногда и забыть о чем-то? Ну просто не помнить, что случилось?

Джерри говорил, какая я была вялая, медлительная. «Ты двигалась на второй скорости»,— сказал он. И доба­вил, что становилось все труднее вести нормальную жизнь.

Я думаю, мой муж пришел тогда к мысли, что он про­сто-напросто женат на женщине, потерявшей здоровье (действительно, она посещает доктора каждую неделю, и доктор не отменяет визиты; и все эти дети, которые ее со­старили; и то, что она пережила с ущемлением шейного нерва, и сколько раз она бывала в больницах). Он решил, видно, что я стала одной из тех несчастных женщин, кото­рые рано увядают, превращаются в старух, и тут уже ниче­го не поделаешь.

Для него легче стало бывать в отъездах. Он сказал, ка­кое мучение испытывал, наблюдая за тем, как утром я встаю и сразу принимаю пригоршню таблеток, а затем еще такую же вечером перед сном, запивая их парой рюмок. Долгое время, как теперь стало ясно, он старался ничего не замечать. У него, так же, как у меня, отсутствовало критическое отношение к моему состоянию. До тех пор пока мы арендовали дом — а наш дом в Зандерберде в это время строился,— он разговаривал с детьми оптимистиче­ски. «Ну,— говорил он,— ей будет лучше, когда мы размес­тимся в доме с большим кортом для гольфа. Она заведет собак, будет гулять с ними по корту, и это будет очень по­лезно для нее, будет занимать ее. Она должна иметь ка­кое-то дело».

Что касается мальчиков, то когда Сьюзен обратилась к Джою Крузу, не уверена, что братьев не обидело ее вме­шательство, хотя именно оно спасло мне жизнь. Или, воз­можно, моя жизнь была спасена, потому что принудитель­ное обследование заставило меня увидеть, как велика их забота обо мне.

Когда вы страдаете алкоголизмом или любым видом зависимости от каких-то препаратов, ваше уважение к се­бе так снижается, что вы уверены — никто не пожелал бы беспокоиться из-за вас. Думаю, такое принудительное об­следование потому и срабатывает, что вы внезапно пони­маете: кто-то за вас переживает, хочет о вас заботиться.

Между тем никакое лечение не поможет, если больной категорически настроен против. Семья не может сказать: о'кей, мы намерены насильно поместить тебя в эту больни­цу, запереть все двери и окна, и ты будешь там, пока не поправишься. Во мне самой должно было что-то отклик­нуться, я сама должна была задуматься: что-то нелад­но,— может быть, принимаю не те таблетки или слишком много, может быть, у меня возникло привыкание к ним.

В конце обследования доктор Перш спросил меня, не желаю ли я начать лечение, и я ответила согласием. Но Боб Бэррэт утверждает, что это прозвучало неискренне. Он говорит, что я «надела свою профессиональную улыбку по­литического деятеля» и пустила в ход пустозвонные ба­нальности о том, как мне хочется быть здоровой. Однако доктор Перш сказал: «Прекрасно, миссис Форд». Затем Пэт Бенедикт пересекла комнату, направляясь ко мне, а я смотрела на нее и думала, что ей от меня надо. Оказывает­ся — мое разрешение остаться у нас в доме.

Пэт Бенедикт: В моем понимании первое, что мы дол­жны были сделать,— провести детоксикацию, второе — заставить ее лечиться. Я не знала, где бы ей хотелось ле­читься — в Газелдене, в морском госпитале или у черта на куличках. Я опустилась перед ней на колени и не сказала ни слова про алкоголь, а говорила только о лекарствах. Я сказала: «Бетти, у меня были те же неприятности, я принимала массу фенаминов во Вьетнаме. Кроме того, я принимала седуксен и другие транквилизаторы, чтобы ус­покоить нервы, я прошла через это сама и помогу вам». Она посмотрела на меня, словно я вообще не существова­ла. Наконец я сказала: «Бетти, я тоже перенесла операцию удаления груди по поводу рака». Тогда она привстала и потрепала меня по щеке. Это привлекло ее внимание.

Прежде чем доктора отправились обедать, они остави­ли меня на некоторое время одну с семьей. Доктора сказа­ли, что вернутся с несколькими друзьями и мне надо одеться. Естественно, я еще не была одета, сидела в хала­те. И еще добавили, что соберут все мои медикаменты и препараты и унесут их.

Я оделась и мобилизовала все свои силы, чтобы дока­зать — на самом деле я в порядке. Проглотила пачку таб­леток. Я им покажу! Они хотят конфисковать мои запасы? В один прием проглотила четыре или пять таблеток, кото­рые обычно принимала в полдень. Мне было необходимо это, прежде чем день наконец кончится.

После обеда пришли несколько человек, которые были представлены нам как группа поддержки, проводящая со­беседование. Все они рассказывали свои истории. Об их алкоголизме и выздоровлении и о том, как теперь измени­лась их жизнь.

Все еще накачанная своими таблетками, я была совер­шенно послушной. Думала, как это мило! Помню, одна женщина принесла мне коробку бумажных носовых плат­ков, завязанную цветной тесемкой, и сказала: «Это приго­дится вам, когда пойдете на лечение», а я подумала: плакать-то я не собираюсь ни в коем случае — уже вся до конца выплакалась.

После этого собеседования доктор Перш прочитал нам лекцию. На школьной доске он расписал каждое лекар­ство, которое я принимаю, по сколько миллиграммов в день и длительность периода их полувыведения, и когда он все это суммировал, то общее количество оказалось оше­ломляющим. Он сказал, что с годами у меня развилась удивительная толерантность к этим лекарствам. Когда вам приводят такие доказательства, да еще пря­мо на школьной доске, надо быть уже полным идиотом, чтобы не понять опасность положения.

Перш сказал, что, как только будет снято отравление, я смогу рассмотреть несколько альтернатив лечения. Я мо­гу ходить на собрания «Общества анонимных алкоголи­ков» и учиться трезвому образу жизни, но это займет значи­тельно больше времени, чем концентрированное ле­чение по программе. Рассматривались два госпиталя — Газелден под Миннеаполисом или реабилитационное отделение доктора Перша в Морском госпитале в Лонг-Бич.

Я выбрала Лонг-Бич, потому что я хотела остаться в Калифорнии. Стив был в Лагуне, Джек — в Сан-Диего, а Сьюзен — в Палм-Спрингс, и я не хотела находиться слишком далеко от них.

Сьюзен Форд Вэнс: Тут же началось очищение дома от лекарств. Доктор Круз, Кэролайн Ковентри и я забирали их отовсюду, куда только могли добраться, даже из мусор­ных ведер. Везде были пузыречки, пузыречки и пузыречки. Мы сложили все это в ящик, и Круз унес его, чтобы вы­бросить.

Все закрутилось с точностью часового механизма. Пэт сначала не понравилась маме. Но она очень помогла. Поя­вился кинопроектор, и запустили принесенный врачами учебный фильм об алкоголизме и наркомании, который мы все смотрели и начинали представлять себе, что проис­ходит.

Клара, помню, приготовила вечером большую каст­рюлю жаркого, и мы поужинали все вместе. Казалось, что наша семья снова стала одной большой семьей. Ка­залось, что все образовалось и больше ничего не надо скрывать.

Пэт Бенедикт: Джек и Стив поставили мне раскладуш­ку в кабинете, смежном со спальней Фордов. Когда Перш уехал из Лонг- Бич, он даже не простился со мной — про­сто оставил меня там. Не сказал «желаю удачи» или что-нибудь в этом духе. Он был моим начальником, но те­перь его уже здесь не было. Правда, распорядился, чтобы мы с Крузом пошли в Центр Эйзенхауэра и взяли там ле­карства для детоксикации Бетти дома. Позже я говорила Першу, что или мы оказались такими компетентными, или нам просто повезло. Она ведь могла и умереть.

Стив Форд: Мама была в большой панике, оказавшись перед голой правдой, что она наркоманка. По правде гово­ря, напирая на это, мы старались не оставить ей другого выбора. Когда я вспоминаю это, передо мной встает карти­на ее потрясения. Кто-то пришел и забрал все таблетки из ванной, гардеробной — отовсюду, где она только могла их спрятать. Думаю, встав на путь выздоровления, она даже не имела представления, куда это приведет.

Да, я не имела никакого представления.

В эту неделю детоксикации меня так трясло, что мне не нужна была даже электрическая зубная щетка. А ночью в постели так сводило ноги, что нельзя было лежать. Я по­вторяла молитву мудрости: «Господи, дай мне спокойствие перенести то, что я не в силах изменить». Я твердила ее постоянно, с трудом перемогая выведение химических ток­синов, сопровождающееся возбуждением. Повторение молитвы снова и снова приносило мне ощущение данного момента, и, казалось, это успокаивало меня.

Да, потребовалось много молитв, много упражнений, много подводных массажей для того, чтобы я могла спать. Иногда я совершенно не могла заснуть. Вставала раньше всех и делала себе кофе. Бродила по дому, растягивалась на полу, наблюдая за колибри, которые просыпались и прыгали за окнами. Я обнаружила, что от бессонницы не умирают. Для того чтобы спать, тело должно быть готово для сна. Мое тело еще не было готово.

Как часто ночами я мечтала о снотворном. Но таблет­ки эти были из другой жизни, а я училась жить без подпорок. Я встаю, выпиваю стакан молока с хрустящим печеньем, немного читаю. Все было бы легче, если бы мой муж ока­зался не таким здоровым и разумным. Меня просто бесит, что я лежу без сна и переживаю свои проблемы, а он гово­рит: «Ты все равно не можешь ничего сделать ночью, луч­ше тебе заснуть — утро вечера мудренее». Он великолепен, а мне ужасно хочется шлепнуть его.

Я понимаю теперь, что с их стороны было довольно рискованно пытаться провести детоксикацию дома. На­верное, мне было бы лучше в госпитале, и Пэт согласна со мной.

Она хотела выздороветь, а это была половина успеха.

Прошла неделя. Пэт все время информировала по теле­фону доктора Круза и доктора Перша о моем артериаль­ном давлении, пульсе, позывах на рвоту — словом, обо всех делах. Я приняла последнюю таблетку снотворного — отучают от лекарств постепенно — в пятницу, в полночь 7 апреля. Со мной были Стив и Пэт, и мы отпраздновали это событие на кухне яблочно-клюквенным соком.

В субботу было, мое шестидесятилетие, и предполага­лось, что мы будем обедать у наших соседей Файестоунов. Мне этого не хотелось. Я знала, что перед обедом будет коктейль, и не хотела быть при этом — у меня ужасно бо­лела шея, но, конечно, никаких обезболивающих таблеток не было.

Пэт Бенедикт: Шейный радикулит очень беспокоил ее, но они планировали этот обед — Леонард и Никки Файе-стоуны, Долорес Хоуп и Президент с Бетти. Бетти сказала, что она не собирается идти. Клара, Кэролайн и я перегля­нулись, потом я позвонила доктору Першу и сказала, что она отказалась идти. Он ответил, что надо, чтобы она вста­ла, оделась и была на обеде. Мы ее подняли, одели, и она с Президентом пересекла газон на пути к дому Файестоунов. Клара, Сьюзен и я ушли в город. Это было впервые с тех пор, как я здесь появилась. Клара угощала нас обедом, а я все время беспокоилась. Боже, я ведь знаю, как она не хо­тела быть на том обеде. И все же она пошла туда, а вер­нувшись, сказала: «Это был действительно милый вечер». А я подумала — всыпать бы тебе хорошенько.

Никки Файестоун: Она позвонила и сказала, что, на­верное, не очень удобно устраивать обед в день ее рожде­ния в нашем доме. Я ответила: «Бетти, ты же среди дру­зей. Даже если ты будешь качаться на люстре, никто и слова не скажет. Делай что хочешь. Мы бы очень хотели, чтобы ты пришла. А если почувствуешь, что тебе трудно просидеть весь вечер, побудешь столько, сколько смо­жешь».

Она пришла, а когда пригласили к обеду, прошла пря­мо к столу, и, как всегда, они с Джерри не ушли домой до одиннадцати часов.

Все было именно так. Я осталась не только на час кок­тейля, но и на весь обед, и все изумлялась, что рука моя не дрожала и я была в состоянии есть суп, не разливая его по скатерти.

В воскресенье Пэт упаковала мои вещи для Лонг-Бич. Я намеревалась поехать туда на следующее утро. Послед­няя моя рюмка была 31 марта, накануне дня принудитель­ного обследования, а со времени первой прошло более со­рока лет.

Они недолги, дни вина и роз.

Эрнест Даусон