Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова г. В. Плеханов

Мы уже видели, как отцы анархии в своей критике «государствен­ного устройства» всегда исходили из утопической точки зрения. Каждый из них опирался на отвлеченный принцип: Штирнер — на принцип «Я», Прудон — на принцип «договора». Читатель затем видел, что оба «отца» — Прудон и Штирнер — были индивидуалистами чистейшей воды.

Влияние прудоновского индивидуализма одно время было очень велико в странах романских (Франции, Бельгии, Италии, Испании) и славянских (главным образом, в России). История внутреннего развития Интернационала (Международного товарищества рабочих) является историей борьбы между прудонизмом и разработанным Марксом со­временным социализмом. Не только такие люди, как Толен, Шемале или Мюрат, но и значительно превосходившие их, как де Пап, — были лишь более или менее замаскированными, более или менее последова­тельными «мутуалистами». Чем сильнее, однако, развивалось рабочее дви­жение, тем яснее становилось, что «мутуализм» ни в каком случае не мог быть теоретическим выражением этого движения. На международ­ных конгрессах мутуалисты логикой вещей принуждались голосовать за «коммунистические резолюции». Так было, например, во время дис­куссии в Брюсселе о земельной собственности **). Левое крыло прудо-

*) Энгельс, «Развитие социализма от утопии к науке».

**) «... Из тех, которые именуют себя мутуалистами, и экономиче-

208

Слово «коллективизм» употреблялось в то время в смысле, со­вершенно противоположном тому значению, которое оно ныне имеет в устах французских марксистов, как Жюль Гед и его друзья. Самым выдающимся защитником коллективизма был тогда Михаил Бакунин.

Говоря об этом человеке, мы обойдем молчанием его пропаганду гегелевской философии, как он ее понимал, а также его роль в револю­ционном движении 1848 г. Мы не будем говорить и о его панславистских сочинениях начала пятидесятых годов и о его брошюре «Романов, Пу­гачев или Пестель?» (Лондон 1862 г.), в которой он обещает при-со­единиться к Александру II, если тот согласится сделаться «царем мужи­ков». Что нас здесь интересует, это — его теория «анархистского кол­лективизма».

Член «Лиги мира и свободы» Бакунин на конгрессе 1869 г. в Берне предложил этому вполне буржуазному обществу высказаться за «экономическое и социальное равенство классов и индивидов». Другие делегаты, в том числе Шоде, упрекали его в проповеди «коммунизма». В следующих негодующих словах Бакунин протестовал против этого обвинения.

«Из-за того, что я требую экономического и социального уравнения классов и индивидов, из-за того, что я совместно с брюссельским рабочим конгрессом объяв-ляю себя сторонником

ские воззрения которых, в общем, примыкают к теориям Прудона, в том смысле, что они, как великий революционный писатель, требуют упраздне­ния всех доходов, получаемых с труда капиталом, отмены процента, тре­буют взаимности услуг, равного обмена продуктов на основе издержек про­изводства, свободного взаимного кредита, — весьма многие высказывались за переход земли в коллективную собственность. Так поступили, напри­мер, четыре французских делегата: Обри из Руана, Делакур из Парижа, Ришар из Лиона и Лемонье из Марселя, а из бельгийцев — товарищи Г. Ма­тенс, Верикен, де Пап, Марешаль и др. Для них нет противоречия между прилагаемым к обмену услугами и продуктами мутуализмом, который осно­ван на стоимости издержек производства, т. е. на содержащемся в услугах и продуктах труде, — и между коллективной собственностью на землю, ко­торая не является продуктом труда и, по их мнению, поэтому не подпадает под закон обмена, закон циркуляции» (Ответ бельгийцев Вандергутена, де Папа, Делефаля, Германа, Дедьпданка, Рулана, Гил. Брассера на статью д-ра Куллери, помещенную в «Voix de l'Avenir» в сентябре 1868 года; ответ этот появился в том же журнале и вновь был напечатан в качестве оправ­дательного документа в «Mémoire de la Fédération Jurassienne», Sonvillier 1873 p. 19—20).

209

коллективной собственности, меня упрекают в том, что я ком­мунист. Какое раз-личие, спрашивали меня, ты делаешь между коммунизмом и коллективизмом? Я в самом деле поражен, что г. Шоде не понимает этого различия, он — душеприказчик Пру­дона! Я ненавижу коммунизм, потому что он — отрицание сво­боды, а я не могу себе представить ничего человеческого без сво­боды. Я — не коммунист, потому что коммунизм концентрирует все силы общества в государстве, которое их поглощает, потому что он неизбежно приводит к централизации собственности в ру­ках государ-ства, тогда как я желаю упразднения государства — радикального искоренения принципа авторитета и государствен­ной опеки, который, под предлогом цивилизации и усовершен­ствования людей, по сие время порабощал их, угнетал, эксплуатировал и деморализовал. Я стремлюсь к организации обще­ства и коллективной или социаль-ной собственности снизу вверх посредством свободной ассоциации, а не сверху вниз при содей­ствии власти, какова бы она ни была. Требуя упразднения госу­дарства, я этим самым требую уничтожения индивидуально-наследственной собственности (de la propriété individuelle héréditaire), являющейся лишь государственным институтом, лишь следствием самого принципа государства. В этом смысле, господа, я коллекти-вист, но нисколько не коммунист».

Мы не будем долго останавливаться на нескладице, заключаю­щейся в словах: «экономическое и социальное уравнение классов», — генеральный совет Интернационала уже давно воздал им должное *). Мы заметим лишь следующее: выше цитированные слова доказывают, что Бакунин: 1) борется против государства и «коммунизма» во имя «полнейшей свободы всех»; 2) борется против «индивидуальной наслед­ственной собственно-сти» во имя экономического равенства; 3) считает эту собственность «государственным институтом», следствием самого

*) «Уравнение классов» — писал он «Аллиансу» Бакунина, который для принятия его в Интернационал послал туда свою программу, в которой и фигурировало это великолепное уравнение, — «взятое буквально, сводится к столь неистово проповедуемой буржуазными социалистами гармонии между капиталом и трудом. Не уравнение классов — логическое противоре­чие, осуществление которого невозможно, — но, напротив, упразднение клас­сов, эта истинная тайна пролетарского движения, составляет конечную ве­ли-кую цель «Интернационального товарищества рабочих».

210

Другими словами: 1) Бакунин вполне сходится с Прудоном во всем, что касается «отрицания» государства и коммунизма; 2) к этому отри­цанию государства он присоединяет еще и другое отрицание — индиви­дуально наследственной собственности; 3) его программа является лишь суммой, полученной путем соглашения обоих абстрактных принципов — «свободы» и «равенства». Эти два принципа он применяет один за дру­гим и один независимо от другого в целях критики существующего по­ложения вещей; он не спрашивает себя, могут ли уживаться результаты одного из этих отрицаний с результатами другого; 4) так же мало, как и Прудон, понимает он происхождение частной собственности и причин­ную связь между ее развитием и развитием политических форм; 5) он не отдает себе ясного отчета в том, что именно означает выражение «индивидуально наследственный» (употребляемое им и в других случаях).

Если Прудон был утопистом, то Бакунин был им вдвойне, так как его программа — лишь утопия свободы, прицепленная к «утопии равен­ства». В то время, как Прудон, по крайней мере до известной степени, оставался верен своему принципу договора, Бакунин, раздвоенный ме­жду свободой и равенством, принужден был с самого начала своей аргу­ментации покидать первую для второй и вторую для первой. Если Пру­дон — безуко-ризненный прудонист, то Бакунин — прудонист, фальсифи­цированный примесью «достойного ненависти» коммунизма и даже «марксизма».

Бакунин, в самом деле, не обладал той непоколебимой верой в ге­ний «учителя» Прудона, которую, по-видимому, в целости сохранил Толен. По Бакунину «Прудон, несмотря на все старания стать на почву реальную, остался идеалистом и метафизиком. Его точка отправления — абстрактная идея права; от права он идет к экономическому факту, а г. Маркс, в противоположность ему, высказал и доказал ту несомнен­ную истину, подтверждаемую всей прошлой и настоящей историей че­ловеческого общества, народов и государств, что экономический факт всегда предшествовал и предшествует юридическо-му и политическому праву. В изложении и доказательстве этой истины состоит именно одна из главных научных заслуг Маркса» *). В одном из других своих со­чинений Бакунин с глубоким убеждением говорит: «Все господствующие

*) «Государственность и анархия», 1873 г., стр. 223—224.

211

Вот одно из поразительных доказательств. В его цитированном выше русском сочинении «Государственность и анархия» он уверяет, что положение русского народа содержит в себе два элемента, соста­вляющие необходимые условия для социальной, — очевидно он хочет сказать «социалистической», — революции. «Он может похвастаться чрезмерной нищетою, а также и «рабством примерным». Страданьям его нет числа, и переносит он их не терпеливо, а с глухим и страстным отчаянием, выразившимся уже два раза исторически двумя страшными взрывами: бунтом Стеньки Разина и Пугачевским бунтом» (Прибавле­ние А.). Вот что Бакунин понимает под «материальными условиями со­циалистической революции»! Нужно ли прибавлять, что подобный «марксизм» немного чересчур «sui generis»?

В своей борьбе с Мадзини, которого он разбирает с точки зрения материалистического понимания истории, Бакунин очень далек от по­нимания истинного значения этой теории; настолько далек, что в том же сочинении, где он разбивает теологию Мадзини, он, как настоящий прудонист (каким он был на самом деле), говорит об «абсолютной» че­ловеческой морали. И эту мораль, мораль «солидарности», он обосно­вывает соображениями следующего рода:

«Каждое реальное существо существует, — пока оно суще­ствует, — лишь в силу присущего ему принципа, определяющего все особенности его натуры, принципа, вложенного в него не ка­ким-либо божественным законодателем (это — материализм на­шего автора! Г. П.), но являющегося как бы продленным и по­стоянным результа-том некоторого синтеза естественных причин и следствий. Принцип этот заложен не как душа в теле (как

*) «La Théologie politique de Mazzini et l'Internationale», 1871 г. Neuchâtel, p. 69 et 78.

212

«Человеческому виду, как и всем другим видам, присущи известные принципы, которые свойственны только ему одному; все эти принципы сливаются вместе или сводятся к одному прин­ципу, называемому нами солидарностью. Этот принцип мо-жет быть формулирован следующим образом: каждый человеческий индивидуум лишь тогда может познать собственную свою чело­вечность, а стало быть и приме-нить ее в своей жизни, когда он познает ее в других и содействует ее осуществлению для других. Никакой человек не может эмансипироваться, не эмансипируя вместе с собой и всех окружающих его людей. Моя свобода, это — свобода всех, так как я лишь тогда свободен — свободен не только в идее, но и в действительности, — когда моя свобода и мое право находят свое подтверждение, свою санкцию в свободе и праве всех подобных мне людей» *).

Как моральное предписание, солидарность — в истолковании Ба­кунина — вещь очень хорошая. Но возводить эту отнюдь не «абсолют­ную» мораль в принцип, присущий природе человечества и характери­зующий эту человеческую «природу», — значит играть словами и со­вершенно упускать из вида значение материализма. Человечество су­ществует только «на основе» принципа солидарности... Это немного смелое утверждение. И классовая борьба, и ужасное «государство», и «индивидуально-наследственная» собственность — неужели все это про­явления «солидарности», присущей человечеству и характеризующей его особенную природу? Если да, то все обстоит благополучно, и Баку­нин напрасно теряет время, мечтая о «социальной» революции. Если нет, то это доказывает, что человечество могло существовать и «на основе» других принципов, чем солидарность, и что этот последний принцип, во всяком случае, не «присущ» природе человечества. В дей­ствительности, Бакунин только для того выставил свой «абсолютный» принцип, чтобы вывести из него заключение, что «ни один народ не может быть совершенно и — в человеческом смысле этого слова — соли­дарно свободным, если это не простирается на все человечество» **). Здесь намек на тактику современного пролетариата, и это верно в том смысле, что, как это выражено в уставе Международного товарище-

*) «La Théologie politique de Mazzini», p. 91.

**) Там же, стр. 110—111.

213

Мы уже указали, что в главных своих чертах «программа» Ба­кунина состоит из простого сложения двух абстрактных принципов: принципа свободы и равенства. Теперь мы видим, что полученная та­ким образом сумма легко могла бы быть увеличена привлечением третьего принципа — «солидарности». Программа пресловутого «Аллиан­са» присоединяет еще и несколько других принципов. Так, например:

«Аллианс объявляет себя атеистическим, он требует упразд­нения культов, заме-ну религии наукой, замену Божеской спра­ведливости — справедливостью человече-скою».

В прокламации, расклеенной бакунистами во время неудавше­гося восстания в конце сентября 1870 года на стенах Лиона, мы читаем (ст. 41), что «государство, подлежащее теперь упразднению, не будет больше в состоянии выступать в делах по уплате частных долгов». Это безусловно логично, но было бы чрезвычайно трудно вывести неуплату частных долгов из принципов, присущих человеческой природе.

Бакунин при склеивании своих различных «абсолютных» принци­пов не задает себе вопроса (и благодаря «абсолютному» характеру своих приемов, и не имеет надобности в этом), не ограничивает ли ка­кой-нибудь из его принципов, хотя бы и в самой незначительной сте­пени, «абсолютную» силу других, или, наоборот, не ограничивают ли последние абсолютность первого; поэтому, для него является «абсо­лютно» невозможным согласовать выводы своей программы там, где одних слов оказывается уже недостаточно, и где, следовательно, дело идет о замене их более точными понятиями. Он «желает» отмены куль­тов. Но раз «государство упразднено», кто же их отменит? Он «желает» упразднения наследственной частной собственности. Но что делать, если «упраздненное государство» все-таки будет продолжать существо­вать? Бакунин сам чувствует, что все это не совсем ясно, но он очень легко утешается.

214

«Ни в каком случае, — отвечает Бакунин, — ибо раз госу­дарство упразднено, они (т. е. крестьяне, Г. П.) будут лишены торжественной юридической санкции, гарантии собственности государством. Собственность перестанет быть правом, она све­дется на степень простого факта» **).

Это в самом деле успокоительно! Раз «государство упразднено», то первый попавшийся проходимец, который окажется сильнее меня, может завладеть моим полем, не имея даже надобности прикрываться принципом «солидарности»; с него совершенно до-статочно будет прин­ципа «свободы». Прекрасный способ «уравнения индивидуумов!».

«Конечно, — признает Бакунин, — конечно, вначале дело пойдет не совсем мир-но; будет борьба; общественный порядок, этот священный ковчег буржуазии, будет нарушен, и первые факты, которые явятся последствием такого положения вещей, могут привести к тому, что изволят называть гражданской вой­ной. Но разве вы пред-почитаете выдать Францию пруссакам?.. Впрочем, не бойтесь, что крестьяне пожрут друг друга; если бы даже они вначале и попытались это сделать, то уже вскоре они сами убедились бы в материальной невозможности оставаться на этом пути, и тогда можно быть уверенным, что они попытаются поладить между собой, придти к не-которому соглашению и ор­ганизоваться. Потребность прокормиться, пропитать свою семью, вытекающая отсюда необходимость защищать свои дома, семью и собствен-ную жизнь от неожиданных нападений, — все это за­ставит каждого в одиночку всту-пить на путь взаимного согла­шения. Так же мало допустимо, чтобы при этом согла-шении, со­стоявшемся вне давления официальной опеки, наиболее могу­щественные и богатые, исключительно в силу положения вещей, получили преобладающее влия-ние. Богатство богачей перестанет

*) Подчеркнуто самим Бакуниным.

**) Подчеркнуто самим Бакуниным.

215

быть силой, если оно не будет охраняться юридическими учре­ждениями»...

«Идеалист» Прудон был убежден, что политическая конституция была «придумана» за отсутствием «присущей человечеству» социаль­ной организации. Он взял на себя труд «открыть» эту последнюю, и после того, как это было совершено, политическая конституция, по его мнению, уже не имеет никакого права на существование. «Материалист» Бакунин не имеет собственной «социальной организации». «Даже са­мая глубокая и самая рациональная наука, — говорит он, — не в состоя­нии предугадать форм будущей социальной жизни» *). Она должна до­вольствоваться тем, чтобы отличать «живые» социальные формы от форм, обязанных своим происхождением деятельности государства, от которой все «каменеет», и отвергать последние. Но разве это не то же самое старое прудоновское противопоставление «присущей человече­ству» социальной организации — политической конституции, «приду-

*) «Государственность и анархия», прибавление А. Впрочем, для России «наука Бакунина» взялась все-таки предугадать формы буду­щей социальной жизни; это будет «община», которая получит свое дальней­шее развитие из современной сельской общины. Преимущественно именно бакунисты распространяли в России предрассудок о чудесных свойствах русской сельской общины.

216

Полагать, что земной шар обязан своим чудесным устройством случаю, значит представлять себе, что набрасывая достаточное количе­ство типографских букв на гранки, мы случайно можем набрать целую «Илиаду», — такое заключение выводили деисты восемнадцатого века, опровергая атеистов. Последние возражали им, что в подобном случае все — дело времени, и что если мы будем повторять это набрасывание букв бесконечно часто, то в конце концов мы можем их расположить в желательном порядке. Подобные споры были во вкусе того века, и в настоящее время было бы несправедливо уж очень их высмеивать. Но, по-видимому, Бакунин принял в серьез аргумент атеистов доброго ста­рого времени и воспользовался им, чтобы выковать себе «программу». Разрушайте все существующее; если вы будете проделывать это доста­точно часто, то в конце концов вам удастся создать такую социальную организацию, которая по меньшей мере приблизится к той, о которой вы «мечтаете». Все пойдет хорошо, если у нас будет «непрерывная ре­волюция» (перманентная). Достаточно ли это «материалистично»? Если вы находите, что нет, то вы «мечтающий» о невозможном метафизик! Прудоновское противопоставление «социальной организации» «политической конституции» мы снова целиком и в совершенно «жи­вом виде» находим в том, что непрестанно повторяется Бакуниным о «со­циальной революции», с одной стороны, и «политической революции» — с другой. По Прудону, социальная организация, к несчастью, до сих пор еще никогда не существовала, и за неимением ее, человечество при­нуждено было «придумать» политическую конституцию. По Бакунину, до последнего времени еще никогда не было произведено социальной ре­волюции, так как человечество, за неимением хорошей «социальной» программы, было принуждено довольствоваться политическими револю­циями. Но вот, когда эта программа найдена, нам нет больше надоб­ности заниматься «политикой», у нас достаточно дела и с «социальной» революцией.

Так как каждая классовая борьба — по необходимости также и борьба политическая, то ясно, что каждая достойная этого имени «по­литическая» революция есть также и социальная революция; ясно так­же и то, что для пролетариата политическая борьба столь же необходима, как она всегда была необходима для каждого класса, стре­мящегося к своему освобождению. Бакунин торжественно отвергает вся

217

Здесь наш прудонист снова выказывает себя софистизированным «марксистом». Он опирается, сколь возможно часто, на устав Между­народного товарищества рабочих. В объяснениях этого устава говорится, что подчинение рабочего капиталу является причиной политического, морального и материального рабства, и что поэтому экономическое освобождение рабочего есть великая конечная цель, которой каждое политическое движение должно подчиняться лишь, как средство. Ба­кунин заключает из этого, что

«всякое политическое движение, которое не имеет своей целью непосредственное, прямое, бесповоротное и полное эко­номическое освобождение рабочих, и которое не начертало на своем знамени различным, но совершенно ясным образом прин­цип эко-номического равенства, или, — что то же самое, — принцип полного возвращения ка-питала труду, т. е. просто социальной ликвидации, — всякое подобное политическое движение есть дви­жение буржуазное и, как таковое, должно быть исключено из ин-тернациональных движений».

Но тот же Бакунин уже слышал, что историческое движение че­ловечества есть закономерный процесс, и что нельзя в любой момент импровизировать революцию. Поэтому он все же принужден задать себе вопрос: какой политики должен придерживаться Интернационал в течение «этого более или менее продолжительного периода, отделяю­щего нас от той страшной социальной революции, которую каждый уже предчувствует»? И он с глубочайшим убеждением отвечает, постоянно при этом цитируя «устав Интернационала»:

«Политика демократической буржуазии или буржуазных социалистов должна быть немилосердно исключена; если они заявляют, что политическая свобода — пред-посылка экономического освобождения, то под этими словами они могут пони­мать только следующее: политические реформы или политиче­ская революция должны предшествовать экономическим рефор­мам или экономической революции. Рабочие поэтому должны соединиться с более или менее радикальной буржуазией для того, чтобы совместно с нею сперва добиться политических реформ, а потом уже собствен-ными силами, в борьбе с той же радикаль­ной буржуазией, осуществить экономиче-ские реформы. Мы громко протестуем против этой злосчастной теории, которая

218

Интернационал «приказывает» («commande») отказаться от «вся­кой национальной или местной политики»; он должен придать рабочей агитации во всех странах «существенно экономический» характер, вы­ставляя своей целью «уменьшение рабочих часов и повышение заработ­ной платы», а средством — «ассоциацию рабочих масс и основание боевых касс» (Widerstandskassen). Само собою разумеется, что уменьшение рабочих часов должно произойти без какого бы то ни было содействия проклятого «государства» *).

Бакунин не понимает, что рабочий класс в своих политических действиях может совершенно отделиться от всех эксплуататорских партий. По его мнению, рабочему классу в политическом движении не предстоит никакой другой роли, кроме роли щитоносца радикальной буржуазии. Он проповедует «существенно-экономическую» тактику старых английских тред-юнионистов, не подозревая даже, что именно эта тактика побудила английских рабочих плыть на буксире у ли­бералов.

Бакунин не желает, чтобы рабочий класс присоединился к дви­жениям, имеющим целью завоевание и расширение политических сво­бод. Осуждая эти движения, как буржуазные, он воображает, что он ни весть как «революционен». В действительности же он именно этим и обнаруживает свой «существенный консерватизм», и если бы рабочий класс когда-нибудь следовал этой руководящей нити, то правительства могли бы себя только поздравить **).

Истинные революционеры нашего времени совершенно иначе по­нимают социалисти-ческую тактику. Они «поддерживают всякое револю­ционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя ***), что им, однако, не мешает — даже напро­тив! — организовать из пролетариата партию, совершенно отделяющую себя от всех эксплуататорских партий и являющуюся врагом всей «реак­ционной массы».

Прудон, который, как нам известно, не питал преувеличенных

*) См. статьи Бакунина «La politique de l'Internationale» в «Egalité», Женева, август 1869.

**) Анафемы, которые Бакунин расточает по адресу политической свободы, имели в течение известного времени очень печальное влияние на революционное движение в России.

***) «Коммунистический манифест». Отдел IV.

219

Последний аргумент это почти все, что Бакунин усвоил от мате­риалистического понимания истории. Безусловно верно, что человек — продукт социальной среды. Но чтобы применить с пользой эту неоспо­римую истину, необходимо отречься от устарелого метафизического образа мышления, по которому вещи рассматривались одна за другой и каждая независимо от остальных. Но Бакунин, как и его учитель Пру­дон, несмотря на все свое заигрывание с гегелевской философией, на всю жизнь остался метафизиком. Он не понимал, что и среда, создаю­щая человека, может стать другою, когда она изменит свой продукт - человека. Среда, которую Бакунин имел в виду, говоря о политиче­ской деятельности пролетариата, есть среда парламентарно-буржуазная. Эта среда неизбежно должна испортить рабочих депутатов. Но среда избирателей, среда рабочей партии, вполне сознательно стремящейся к своей цели и хорошо организованной, неужели эта среда не может иметь никакого влияния на избранников пролетариата? Нет! Порабо­щен-ный экономически, рабочий класс навсегда останется в политиче­ском рабстве, на этом поприще он всегда останется слабейшим. Чтобы его освободить, нужно начать с экономического развития. Бакунин не замечает, что такая аргументация неизбежно приведет к выводу, что победа пролетариата абсолютно невозможна, если владельцы орудий производства сами не соблаговолят добровольно отказаться от них в пользу рабочих. В действительности порабощение рабочего капиталом служит источником не только политического, но и нравственного под­чинения. Как же можно требовать, чтобы нравственно порабощенные рабочие восстали против буржуазии? Значит, для того, чтобы стало

*) «Egalité», 28 августа 1869 г.

220

Развращающее влияние парламентской среды на рабочих депу­татов осталось до последнего времени излюбленным аргументом анар­хистов, критикующих политическую деятельность социалистической де­мократии. Мы уже видели, какая ей цена с теоретической точки зрения. Достаточно самого поверхностного знакомства с историей немецкой социалистической партии, чтобы убедиться, насколько практическая жизнь разрушает анархистские опасения.

Отрицая совершенно всякую «политику», Бакунин увидел себя вынужденным перенять тактику английских тред-юнионистов *).

Но он сам чувствует, что эта тактика недостаточно револю­ционна и старается выйти из затруднения с помощью своего «Аллианса» — своего рода тайного международного общества, основанного на принципе самого дикого, грубо фантастического централизма. Подчи­ненные диктаторскому жезлу самодержавного первосвященника анар­хии, «интернациональные» и «национальные» братья обязаны ускорять и направлять революционное движение, «по своей природе экономиче­ское». В то же время Бакунин проповедует бунты, местные восстания рабочих и крестьян, которые хотя неизбежно должны быть подавлены, но все же, по его утверждению, должны иметь хорошее влияние на раз­витие революционного духа угнетенных. Само собою разумеется, что подобной «программой» он мог причинить много зла рабочему движе­нию, но что ему не удалось сделать хотя бы малейшего шага вперед для «непосредственной» экономической революции, о которой он мечтал **).

Мы дальше увидим, к чему должна была привести бакунистская

*) Он даже отстал и от них. Ибо даже наиболее реакционные англий­ские профессиональные союзы не пренебрегали, где только возможно было, извлекать пользу из законодательного механизма во имя известных интере­сов рабочей партии или промышленности.

**) Относительно деятельности Бакунина в Интернационале см. сле­дующие два сообщения Генерального Совета: 1) «Les prétendues scissions dans l'Internationale» («Мнимые расколы в Интернационале») и 2) «L'Alliance de la Démocratie socialiste» (на немецком языке под заглавием «Заговор против Интернационала»). См. также статью Энгельса: «Бакунисты за работой».

221

«На пангерманском знамени (т. е. на знамени немецкой социал-демократии, сле-довательно, также и на знамени социал-демократии всего цивилизованного мира. — Г. П.) написано: удер­жание и усиление государства во что бы то ни стало. На со­ци-ально-революционном же, на нашем знамени (читай бакунист­ском. — Г. П.) напро-тив, огненными, кровавыми буквами начер­тано: разрушение всех государств, унич-тожение буржуазной ци­вилизации, вольная организация снизу вверх посредством вольных союзов — организация разнузданной чернорабочей черни, всего освобожден-ного человечества, создание нового общечеловече­ского мира».

Этими словами Бакунин заключает свое главное произведение: «Государственность и анархия». Мы предоставляем читателю оценить по достоинству риторические красоты этого излияния. Что касается нас, то мы ограничиваемся только заявлением, что оно лишено реши­тельно всякого человеческого смысла.

Бессмыслица, совершенно голая, чистая бессмыслица — вот что «начертано» на бакунистском «знамени», и не нужно никаких крова­вых и огненных букв, чтобы это было вполне ясно для всех, еще не за­гипнотизированных более или менее гремящей, но сплошь бессмыслен­ной фразеологией.

Анархизм Штирнера и Прудона был всецело индивидуалистичен. Бакунин «не желал» индивидуализма, или, вернее сказать, «желал» одну только сторону индивидуализма. Он изобрел поэтому анархистский коллективизм. Но это изобретение обошлось ему очень дешево. Он до­полнил утопию свободы утопией равенства. Но так как эти две утопии не «желали» мирно уживаться, так как они громко вскрикивали при склеивании, он бросил обе в доменную печь «непрерывный револю­ции», где, разумеется, им пришлось замолчать — по той простой при­чине, что как та, так и другая совершенно улетучились. Бакунин — это декадент утопизма.