Исследование (1967) Вступительное слово Уильяма
жүктеу/скачать 1.48 Mb.
|
Глава XXIVОн вернулся в Париж 7 января 1919 года с желанием приступить к работе. Но не было достигнуто соглашения относительно какой-либо программы конференции. Вильсон лично отверг логическую программу ведения конференции, предложенную Францией, так как она ставила рассмотрение вопроса о Лиге Наций последним, а он желал, чтобы Лига Наций была основана до того, как будут обсуждаться условия мира. Он настаивал на том, чтобы США получили гарантию мира до соглашения о каких-либо условиях мира. Он объяснил Хаузу свое предпочтение этой процедуры 14 декабря 1918 года, говоря, что намеревается "сделать Лигу Наций центром всей программы... А раз это станет свершившимся фактом, почти все серьезные трудности отпадут". Практические невыгодные стороны предложенного Вильсоном плана конференции были очевидны. Путем гарантирования условий мира до того, как он мог знать, что они будут справедливыми и удовлетворительными и что их следует поддерживать, он рисковал тем, что в конце конференции он найдет, что от имени США дал обещание сохранять условия мира, которые являются несправедливыми и не должны были быть поддержаны, и что вследствие этого станет неизбежным вовлечение народа Америки в будущие войны. Более того, заранее гарантируя мир, он давал государственным деятелям союзников один из сильнейших дипломатических козырей. Главной надеждой Ллойд Джорджа, Клемансо и Орландо было получение от США гарантии на аннексии, которые они намеревались осуществить. Англичане пытались получить такую гарантию посредством Лиги Наций еще со времен переписки Грея с Хаузом в 1915 году. И 7 января 1919 года, когда Хауз указал Клемансо, который был готов поддержать создание Лиги, но скептически относился к ценности такой организации, что тот сможет добиться гарантии Соединенными Штатами границ Франции через Лигу Наций, Клемансо стал выступать за намного более могущественную Лигу, чем та, которую хотели создать как англичане, так и Вильсон. Если бы Вильсон придерживался своей точки зрения, неоднократно высказываемой им в речи от 22 января 1917 года и вновь подтвержденной им в письме к Хаузу от 22 марта 1918 года, о том, что, являясь доверенным лицом американского народа, он может гарантировать мир лишь при условии, что "конечные территориальные договоры, достигнутые на мирной конференции, будут справедливыми и удовлетворительными и их следует поддерживать", то лидерам союзников, для того чтобы добиться гарантии США, пришлось бы пойти на более справедливые условия. Но, заранее имея гарантию от США, они чувствовали себя свободными настаивать на крайних своих условиях. Так что практические преимущества плана Вильсона относительно ведения конференции были, мягко выражаясь, довольно проблематичными. Он считал, что основание Лиги Наций посредством установления безопасности, предшествующей миру, даст государственным деятелям, собравшимся в Париже, такое чувство безопасности и братства, что сможет вызвать у них отношение ко всем нациям в духе божественных предначертаний и что "все очень серьезные трудности отпадут". Однако изменения позиций Ллойдом Джорджем, Клемансо и Орландо были столь сомнительными, что мы должны подозревать, что рассудок Вильсона снова действовал в угоду его либидо и что реальные мотивы его поступков находились в его бессознательном. Война была окончена. В финансовом отношении союзники оказались в руках Вильсона, как он и предполагал. Резкая каблограмма президента США во время ведения переговоров заставляла поверить в то, что когда он приедет в Париж, то скажет Ллойду Джорджу, Клемансо и Орландо: "Джентльмены, я приехал сюда заключить мир на основе моих 14 пунктов, и ни на какой другой основе. Эти пункты должны быть интерпретированы в духе абсолютно беспристрастной справедливости, о чем я в последний раз говорил 27 сентября. Принятием соглашения о перемирии вы взяли на себя обязательство заключить мир на этой основе. Если вы попытаетесь нарушить свое слово и уклониться от обязательств, вытекающих из соглашения о перемирии, я ни при каких условиях не стану обязывать народ Америки гарантировать предлагаемый вами мир, вовлекая его в будущие войны, которые породит заключение несправедливого мира. Я не стану принимать участия в конференции, публично осужу вас как врагов прочного мира, откажу вам в финансовой и экономической помощи, благодаря которой вы можете держаться, заключу сепаратный мир на справедливых условиях с Германией и оставлю вас лицом к лицу с вашими народами, которые хотят справедливого и прочного мира". Если бы он следовал этим курсом, он, возможно, смог бы добиться "справедливого и прочного мира", который обещал человечеству. Но в какое-то время между переговорами о перемирии и его приездом в Париж 14 декабря 1918 года он решил сражаться за желаемый им мир не этими мужскими, а женскими средствами, не силой, а убеждением. В его руках были крайне могущественные экономические и финансовые средства борьбы. Все страны союзников жили на поставках и кредитах из Америки. Но использование этих средств подразумевало как раз такую борьбу, которую он никогда не вел и не мог вести лично, если его не принуждало к этому реактивное образование против пассивности по отношению к отцу. Он никогда не осмеливался в своей жизни участвовать в кулачной драке. Он воевал словом. Послав из Белого дома резкую каблограмму Хаузу, он предоставил возможность сражаться ему одному. Изолированный в своей "комфортабельной цитадели", он мог греметь подобно Иегове, но когда он лично приблизился к полю битвы с Клемансо и Ллойд Джорджем, глубокая женская основа его натуры начала контролировать его действия. Вильсон обнаружил, что не хочет сражаться с ними посредством силы. Он мечтал, как Христос, через проповедь обратить их в праведников. В Париже он был истинным сыном преподобного Джозефа Раглеса Вильсона, переполненным пассивностью по отношению к отцу. Рассудок Вильсона, находящийся в услужении у испытываемого им страха мужской борьбы, и его бессознательное желание быть Христом изобрели успокаивающую теорию о том, что он может достичь всего желаемого без борьбы, что он может передать все средства борьбы своим врагам и превратить их вследствие этого благородного жеста в святых. Он решил не использовать экономические и финансовые средства воздействия, не воздерживаться от гарантии мира до тех пор, пока условия мира не будут составлены таким образом, как он того желал. А вместо всего этого он решил продолжать давать колоссальные кредиты союзникам, основать Лигу Наций и гарантировать мир до того, как условия мира будут рассмотрены. Послушный рассудок говорил Вильсону, что государственные деятели, собравшиеся в Париже, ощутят в этом случае такое чувство безопасности и братства и такую любовь к его благородной натуре, что послушаются его призывов относиться ко всем нациям в духе Божьего милосердия. Он начал рассматривать мирную конференцию в той форме, которая была знакома и глубоко близка ему: в форме братского дискуссионного клуба, в форме клуба "Быстроногих" и дискуссионных клубов Дэвидсона, Принстона, Виргинского университета, Университета Джона Гопкинса и Уэслианского университета. Он снова намеревался составить конституцию для дискуссионного клуба, который будет назван Лигой Наций, и представлял себя произносящим речь на братской ассамблее во время мирной конференции, чтобы "повести малые нации" против более могущественных. Профессора из организации "Исследование" скажут ему, что нужно делать, и во время дебатов он будет за это бороться. На этой ассамблее "братьев" он "заставит людей исполниться духом самопожертвования" и преодолеет, говоря его словами, любую оппозицию, а также приведет человечество к прочному миру, а себя - к бессмертию. Такая перспектива чрезмерно прельщала его. Она не только позволяла Вильсону "увильнуть от опасности", но также давала возможность показать перед правителями мира те из его качеств, которыми он больше всего гордился. К сожалению, его гипотеза не имела ничего общего с фактами. Вера Вильсона в то, что, если Лига Наций станет свершившимся фактом, почти все серьезные затруднения отпадут, не имела реальной основы, а имела источник лишь в его бессознательном. Основание Лиги Наций ни в коей мере не изменило характеры государственных деятелей, собравшихся в Париже. На самом деле ее основание дало им последний козырь для использования против Вильсона. Они вскоре осознали, что Лига Наций стала для Вильсона святым делом, частью его самого, его титулом к бессмертию, его законом. Они поняли, что он не сможет заставить себя отказаться от гарантии мира безотносительно к тому, какие условия мира они потребуют, и что они сами могут использовать Лигу как оружие против него, угрожая ему потерей ее, если не будут приняты их условия. Убедив себя в том, что если будет основана Лига Наций, то все тени исчезнут перед солнцем христианской любви, Вильсон всю свою энергию направил на разработку устава Лиги. Он не обращал внимания на военные, экономические и территориальные проблемы конференции. Так продолжалось вплоть до 24 января 1919 года, когда он был вынужден взглянуть в лицо неприятной реальности. В этот день, выступая от лица Британской империи, Ллойд Джордж сказал, что он против возвращения Германии какой-либо из ее колоний. Пункт пятый из 14 пунктов Вильсона гласил: "Свободное, открытое и абсолютно беспристрастное урегулирование всех колониальных притязаний, основанное на строгом соблюдении принципа суверенитета интересов всех проживающих на этих территориях народов, которые должны иметь право голоса наравне со странами, чьи права на эти территории будут рассматриваться". Вильсон столкнулся с первым испытанием. Его ответ ожидался с острым нетерпением не только из-за интереса к колониям, но также потому, что данный ответ должен был характеризовать тот способ, которым президент США намеревался бороться за свои 14 пунктов. "Президент Вильсон сказал, что, по его мнению, все согласны в том, чтобы воспрепятствовать восстановлению немецких колоний". Таким образом, сражения не получилось. Вильсон не дрался. Германия потеряла свои колонии, а Вильсон начал свой путь к Версальскому договору. Ллойд Джордж, ободренный неспособностью Вильсона сражаться, перешел к более смелому наступлению. "Он хотел бы, чтобы конференция считала захваченные территории частью тех государств, которые их захватили". Это было уже чересчур для Вильсона. Он сделал огромную уступку в том, что колонии должны быть отняты у Германии, но не мог заставить себя допустить, что они уже были аннексированы Британской империей. Он настаивал на том, что моральная завеса, называемая мандатом, должна составляться по поводу каждой аннексии. Это была единственная конкретная проблема условий мира, которую Вильсон рассмотрел до своего возвращения в Америку 14 февраля 1919 года. Он без споров уступил по основному пункту и отказался уступить в менее важном, так как чувствовал, что аннексию нельзя примирить со словами, которые он произносил в своих речах, и что это может угрожать созданию Лиги Наций. 14 февраля 1919 года, перед своим отплытием в Америку, Вильсон зачитал на пленарной сессии мирной конференции соглашение о создании Лиги Наций. Он ликовал. Он был уверен в том, что это соглашение положит прочный мир во всем мире, заключив свою речь словами, которые ясно показывали, какое воздействие, по его мнению, это соглашение окажет на все человечество, включая Ллойд Джорджа и Клемансо: "Много страшных событий произошло в ходе этой войны, джентльмены, но в результате ее произошли также некоторые чудесные вещи. Несправедливость была побеждена. Человечество ощутило все величие справедливости. Люди, ранее с подозрением относящиеся друг к другу, теперь могут жить как братья и друзья в единой семье и желают так жить. С миазмой недоверия и интриг покончено. Люди смотрят в глаза друг другу и говорят: "Мы братья, и у нас общая цель. Мы не осознавали этого раньше, но мы осознали это теперь, и это есть наше соглашение о мире и дружбе"". Он верил в то, что принес человечеству мир. Весь страх, ненависть, жадность и жестокость исчезнут. Соглашение стало свершившимся фактом. жүктеу/скачать 1.48 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|