января 1962 г. [Л. Г. Зорин. «Друзья и годы». Ленинградский государственный театр драмы им. А. С. Пушкина. Режиссеры Л. С. Вивьен и В. В. Эренберг. Художник А. Ф. Босулаев.]

10 января 1962 г. [Л. Г. Зорин. «Друзья и годы». Ленинградский государственный театр драмы им. А. С. Пушкина. Режиссеры Л. С. Вивьен и В. В. Эренберг. Художник А. Ф. Босулаев.]

{174} Используются надписи, как в кино (заглавия эпизодов и даты), — но истории нет. В «Моей старшей сестре» — история.

1934 год; Москва 1937 года; 1940 год; июль 1941 года; Москва 1941 года; май 1945 года; 1949 год (пять лет не стреляют); март 1953 года²³; 1956 год («Мы уже три дня город»).

Приемы: человек входит в комнату и не замечает кого-то, потом заметил, оценка, пристройка²⁴…

Непрерывность действия в современном театре. Здесь это освоено в смысле постановочном, смена декораций как сценическое действие (проекция разных надписей). Театр ни на минуту не отпускает зрителя, нет мертвых пауз, но в то же время драгоценные минуты актерской игры проходят на холостом ходу. Вначале — два актера три минуты ищут нужный тон, излагают ситуацию, изображают из себя вдохновенных и чувствительных юношей, но нет никакого драматического действия. Владимир (И. О. Горбачев) неестественно громко кричит в зал. Дело не в том, что немолодые актеры играют юношей; хуже, что юные играют как старые (в конце студентка института, маленькая толстушка, на каждой реплике неестественно разводит руками)²⁵.

«Моя старшая сестра». Большой драматический театр им. М. Горького. В сокращении опубликовано: Владимиров С. Победа человека, победа таланта… // Смена. 1962. 31 января. (15 – 30 янв. 1962).

Слова эти мы услышали в вестибюле Большого драматического театра во время «театрального разъезда» после спектакля «Моя старшая сестра».

О жизни! Конечно, о жизни прежде всего. А как же все-таки с искусством? Ведь и на сцене герои много говорили о театре. Жизнь и искусство… Разве искусство, подлинное искусство не есть часть нашей жизни? А жизнь, настоящая человеческая жизнь, разве не творится по законам вдохновения и таланта?

{175} Героиня пьесы А. Володина «Моя старшая сестра» становится актрисой. Не просто потому, что у нее особые актерские данные. У Нади Резаевой талант к жизни, способность остро чувствовать жизнь, умение радоваться жизни и щедро делиться этой радостью с другими. Оттого из нее и могла получиться актриса. А если бы Надя не попала на сцену? Ну что ж. Погиб бы талант. Но в том-то и дело, что не только талант, но и сама жизнь.

Спектакль «Моя старшая сестра», поставленный Г. Товстоноговым, не только история девушки, которая нашла в себе силы преодолеть инерцию обыденных мнений и стала актрисой, это и драматический рассказ о том, как чуть не погиб человек. Война пощадила сестер Надю и Лиду, оставшихся без родных, девочки не пропали, не потерялись. Теперь они выросли, ничто им не угрожает. Рядом с ними нет каких-нибудь злостных бюрократов, клеветников, негодяев, которые портили бы им существование. На сцене самая обыкновенная жизнь. И все-таки спектакль полон внутреннего напряжения, столкновения чувств и мыслей. Веселье оборачивается трагическим, встревоженная бурлением страстей жизнь снова возвращается в колею обыденного, из трудных жизненных обстоятельств вырастают надежда и вера. С подлинной сложностью складываются отношения людей на сцене.

Заострить сюжет, обыграть эффектные ситуации, заставить героев говорить смелые парадоксы может любой драматических дел мастер; увидеть драматизм в самом обыденном, повседневном, привычном, как это делают А. Володин в пьесе и Г. Товстоногов в спектакле «Моя старшая сестра», дано только настоящему художнику.

Т. Дорониной с ее богатыми актерскими данными не стоило бы особого труда представить героиню пьесы исключительной, артистической натурой. Она играет ее очень обыкновенной, простой и все-таки особенной. Слегка сутулая, в спадающих шлепанцах, усталая и озабоченная, словно автоматически делая свои обычные дела, движется Надя в первых сценах. И в то же время ее живая индивидуальность, талантливость сказывается во всем. И как она чистит картошку, и как танцует удивительный импровизированный {176} танец для приведенного дядей Уховым «жениха», и как читает перед приемной комиссией статью Белинского, или репетирует свою первую роль, состоящую всего из одной фразы: «Доброе слово и кошке приятно…»

И рядом с нею младшая сестра, Лида. Она совсем другая: уверенная, решительная, остренькая, немного капризная и избалованная. Но в ней-то как раз свое, особенное только еще прорезается. Такой играет Лиду Е. Е. Немченко, дебютирующая в этой роли на сцене БДТ. Сестры очень дружны и близки. Надя заменила младшей сестре мать, взяла на себя все заботы, воспитывает, опекает ее, мечтает сделать из нее актрису. Сама она занимается в заочном техникуме. Все как будто решено, налажено. Чего же сестрам еще не хватает?

Вот этого как раз не может понять дядя Митя Ухов, их единственный родственник. Он приходит время от времени, чтобы проведать сестер, получить свою долю родственных забот и уважения. Из мельчайших бытовых деталей и подробностей создает рисунок своей роли Е. Лебедев — но так, что через них до конца обнажается вся суть человека. Ухов по-настоящему любит племянниц, даже трогателен в своих заботах о них. Однако он ничего не может понять в жизни сестер. В нем совершенно убито, стерто временем свое, особенное, неповторимое, как бы мы это ни называли — индивидуальность, человеческий талант, подавлено всякое стремление по-своему воспринять жизнь. Он весь соткан из готовых, «правильных» мнений, для него недоступно все, что лежит за пределами элементарного «здравого смысла», не укладывается в рамки ординарных представлений. Это какие-то уже уходящие в прошлое, но превратившиеся во взгляды привычки, предрассудки, сросшиеся с самой натурой человека, жизненные обстоятельства. Потому он ничего не может понять в жизни сестер, в том, как сложно и трудно складываются их судьбы. Его беспокоит колючая и дерзкая Лида, совершенно обескураживают неожиданные «выходки» Нади. «Нормальный человек этого не может понять», — говорит дядя Митя в таких случаях.

{177} В жизненной правде, с какой складываются на сцене отношения героев, дает себя знать неумолимая логика времени. Дело, конечно, не в дяде Мите, а в отношениях самих сестер. Надя отдала себя младшей сестре, иначе она и не могла поступить. При этом она — что тоже очень естественно — приняла готовую, общепринятую, построенную в духе дяди Мити формулу жизни, а не выработала ее самостоятельно. Пожертвовав своим призванием ради сестры, взявшись решать не только свою, но и Лидину судьбу, она навязала ей собственную мечту о театре, распорядилась ее любовью к Кириллу. Надя неизбежно ограничила не только свою, но и Лидину индивидуальность. Речь идет не о традиционном противоречии долга и чувства, а о какой-то совершенно новой диалектике человеческих отношений. Счастье одного человека не может быть построено на жертве, на ограничении другого. И понадобилось немало времени, прежде чем сестры поняли, что живут неверно, что нужно искать своего, особенного пути к счастью. И все-таки побеждает живое, человеческое, побеждает талант. Героиня находит в себе силы побороть инерцию обыденных мнений, переломить жизнь. Однако это не означает, что она оставляет сестру. Когда-то ради Лиды Надя отказалась от театральной студии, теперь, может быть, прежде всего, ради нее она идет в театр, дает Лиде возможность самой, тоже через ошибки и испытания, искать свой талант, свое счастье. Только раскрыв себя до конца, человек по-настоящему может быть нужен другим.

Действие спектакля почти не выходит за пределы комнаты сестер, но в их судьбах по-своему отражается движение времени. И не только потому, что миновало несколько лет, распускаются, опадают, снова распускаются листья за окном, меняются моды и прически, появляется нового типа мебель. Современна сама коллизия внутреннего преодоления уходящих в прошлое, но превратившихся в человеческие представления, привычки, предрассудки обстоятельств. Ведь то, что так драматично и подлинно, идя во всем до конца, пережила Надя, по-своему совершается с каждым персонажем, вплоть до той одинокой, замкнутой девушки из общежития, которую все зовут Колдуньей (это маленькую роль с большой искренностью {178} и душевностью играет В. М. Таланова). Герои не иллюстрируют собой историю, как это порой бывает в театре, сама история проходит через их судьбы и переживания.

Сейчас трудно до конца оценить значение спектакля Г. Товстоногова «Моя старшая сестра». По-настоящему новое и жизненное в искусстве не укладывается в готовые формулы и определения. Слишком свежи и сильны впечатления, их еще нужно пережить, прежде чем можно будет трезво разбираться в тех средствах, тех путях, которыми театр так решительно приблизился к самой правде жизни.

Актерам в данном случае мало было одного профессионального умения, того, что называют мастерством, им необходимо было сделать собственные открытия в области современных характеров. Можно было бы много говорить о режиссерской форме спектакля, сочетании жизненной конкретности действия с легкостью и лаконизмом оформления, сложной музыкальной партитурой. Но все это подчинено внутренней линии развития сложных, многообразных и противоречивых человеческих отношений, которую выстраивает режиссер. Нет, это не подтекст, не «подводное течение», когда обыденная жизнь героев на сцене порождает те или иные жизненные ассоциации. Здесь какое-то совершенно поразительное обнажение внутренних, душевных процессов. В этом и заключается истинная современность театрального языка. В спектакле — не только успешные поиски новых принципов сценического воплощения современности, но и творческая декларация театра. И, может быть, это становится особенно очевидным тогда, когда театр отступает от уже найденных им принципов. Сцены на экзамене в театральной студии и в кабинете режиссера разработаны с особой подробностью и вкусом. И все-таки они не входят по-настоящему в общее действие. Надя показывает режиссеру одну за другой подготовленные ею роли. Но в том, как она это делает, никак не выражена творческая позиция театра, его взгляд на сценическое искусство. И прежде всего потому, что героиня здесь оказывается выключенной из жизненных отношений.

{179} Зато жизнь и искусство снова сливаются в финальной сцене, сцене в театре. Героиня готовится к спектаклю. Это уже совсем не та Надя, что мы видели в начале. Она выпрямилась, поднялась ее прекрасная голова, в полную силу звучит ее удивительный голос. И все-таки она осталась сама собой. Ничего не забыто. Рядом с ней снова младшая сестра. Лида переживает сейчас трудную минуту, сама оказавшись в положении, когда от нее зависит не только собственная судьба, но и судьба другого: жены человека, которого она любит. Надя у гримировального стола, но она полна всем пережитым, всем, что происходит сейчас с Лидой. И поднимаясь, чтобы идти на сцену, она вдруг каким-то невольным движением снимает с себя пышный театральный парик. В этом жесте и какая-то большая правда переживания, и, может быть, своеобразная декларация театра. Актриса сбрасывает театральную мишуру, но не оставляет за сценой свои жизненные переживания и размышления, она выносит их к зрителю, хотя идет играть веселую и беззаботную Лауру. И пушкинские стихи, которые читает за сценой Надя, перекликаются с мыслями и чувствами Лиды. В них оптимизм, великая очищающая сила, ибо искусство, творчество есть победа человека, победа таланта.