января 1972 г. [А. М. Володин. «С любимыми не расставайтесь». Ленинградский театр им. Ленинского Комсомола]

15 января 1972 г. [А. М. Володин. «С любимыми не расставайтесь». Ленинградский театр им. Ленинского Комсомола].

А. Шагинян¹⁷² с женой из Франции, с трубкой: «Из за чего такой шум?». У него не было места, хотя Опорков лично его приглашал.

Первый акт прошел не очень. Диалог Мити [Л. В. Бриллиантов] и Иры [Н. В. Дмитриева] о том, как они познакомились, тянулся. Начали оживляться, когда произошла драка. Девочки с [комбината] «Красная нить» играли хорошо.

Второе действие — лучше. Тишина, когда упала Катя [Л. И. Малеванная].

{210} Сцена у ширмы [в психиатрической больнице] недостаточно была воспринята, даже были смешки — «сумасшедший дом» (рядом со мной какая-то девочка расхихикалась, среди мальчиков). Впереди какие-то немолодые мужчина и баба не поняли, конец это спектакля или нет. Розанов (старший) начал громко хлопать, его поддержали, но не очень. Потом аплодировали хорошо. Девочка бросила цветы на сцену, вынесли корзину с цветами.

Поставлены поклоны — исполнители выходят парами, идут медленно через всю сцену из глубины (там очень дальняя перспектива). Медленно — и после этого спектакля кажется, что нарочито.

Бурно аплодировали только Малеванной. Выходили Опорков, Бируля, Володин. Володин поцеловал Малеванную, Опоркова, все время старался уйти со сцены. Потихоньку удирал несколько раз. Выходили еще и еще, как-то растерянно. Подняли занавес без аплодисментов, потом зрители начали аплодировать. Вытащили Опоркова.

В фойе стали говорить — неудача спектакля, ожидали чего-то особенного, какой-то сенсации, либеральной акции… 31 декабря лучше было.

Ильичев¹⁷³: «По-моему, этот спектакль перехвалили».

Белинский (многозначительно подумав): «И мне тоже кажется…»

Ильичев: «Говорят, сегодня неудачно…»

Белинский: «Сегодня я не смотрел спектакля» (по телевизору шли его «Мертвые души»).

[Когда я смотрел] в первый раз — потрясение, все собрались, Белинский ходил с таким видом, будто это он поставил.

Какой-то человек говорил с гардеробщиком: «Что, лучше стало с новым режиссером?»¹⁷⁴. Потом, подумав: «Да режиссер и не имеет значения. Важно, что идет. А то хвалят спектакль в газетах, а на спектакле 350 человек. Лучше бы не хвалили. А такие вещи не дают ставить. Вот в чем дело».

Кельберг спрашивал меня, понравился ли спектакль. Ему не понравился, и он этим гордится, своей особенностью. Жаждал найти единомышленника или хотя бы поговорить на эту тему с кем-то. Я не стал с ним говорить.

{211} Изменения:

1. Снята реплика Девушки с книгой: «Когда был январский пленум?».

2. Пара во время игры «бег в мешках» приходит на сцену не в мешках, а так (?!).

3. Песня осталась (это многое портит, нет в финале такого сильного удара).

Незамеченные мною раньше детали: 1) на столбе справа висят часы-ходики и 2) в прологе девушки водят хоровод.

Пролог. Вышла. Ругается с Митей. Тут же, посмеиваясь, стоит Хомяк [П. П. Горин]. Катя вышла в ярко освещенный четырехугольник. Стоит. Некоторый вызов, скорее от смущения. Она все время думает о своем, на своем сосредоточена. Обернулась, когда в суде ее спросили — бил ли ее муж? Рассказ о лесах, [по которым она влезла в окно своей комнаты]. После последнего вопроса — «Увы, я его не люблю. И вообще». Катя и Митя долго стоят друг перед другом (она ждет). Ушла. Дома перед зеркалом. Ожерелье. Что-то жует. Пристраивает прическу. Реплика: «Могу и сама купить», — паясничает немного, это тоже форма внутренней самозащиты. Она обнажается только в больнице — обнаруживает какой-то осадок: страх, опаска (может быть, страх преследования).

Катя с девушками. Песня (до этого сидят, облокотившись). Катя начала говорить — опять о своем. «Сердце болит». «Болит!» — слезы, на сильном накале. Встала. Немного паясничая, убирает со стола и поет: «В моем садочке ветер веет… Ой!» Увидела, что идет Митя, — тон меняется на веселый (и напускное, и по-настоящему ему рада). «Аптекарь яду не дает» — это речитатив-скороговорка. {212} Узнает об Ире — голову опустила, в профиль, напряжена. Пьют с Митей. Катя встала: «Извини». Отошла, вернулась («Могу придушить»). Потом (чашки с кофе) — спор о любви. «Полюбить — уже несвобода».

Второе действие. Катя появляется с Валерой [Ю. А. Хохликов] среди танцующих. Ходят по сцене. Он ее старается как-то захватить. Остановил, обнял сзади. Валера читает ей стихи. «Катя, я люблю тебя». Она смотрит. Поднимается. Обнимает его за плечи. Идут танцевать. Она танцует на первом плане, размашисто.

Эпизод с бегом в мешках — увлеченно, захлебываясь, смеясь, Катя говорит все о том же.

Выбежали со стульями [игра в «безбилетного пассажира»]. Катя играет. Бегает. Эпизод в суде.

Игра в жмурки. Несколько резких пробегов Кати вперед. Ее зовут: «Катя! Катя!» — и убегают. Она одна. Сняла с глаз повязку, спустила ее на шею. Неуверенность. Упала. Бегут санитары. Устанавливают ширму и табуретку. Катя села. Идет Митя. Катя просовывает голову в ширму. Видит Митю. Ее улыбка (радости и грусти). Потом ее реплика: «Здесь все записывают». Вдруг — тоска и слезы, сдерживает себя («Я скучаю по тебе, Митя»). Он: «Меня прогнали». Фрукты. Радость и ласка. Идет медсестра. Катя испугалась, с готовностью: «Уже все, уже все». Та ее держит. Вдруг Катя вырвалась — и к Мите: «Я скучаю!» Санитар оторвал ее от Мити. Катю увели. На крике. Митя сел. Закурил. Эпилог (он сидит).

Состояние человека — это вложено в спектакль — страх от готовности любой «власти» задавить, боязнь власти. И своя, вторая жизнь, домашняя (тоже уничтожающая человека) — не одно только спасение в ней. «Я скучаю по тебе, Митя» — звучит только здесь, в больнице.