Кавказские абреки в Альпах

Кавказские абреки в Альпах

Как интересно устроена жизнь! Еще не родив­шись на свет, находясь в утробе матери, ребенок уже начинает борьбу за свое существование. Шевелится, крутится, толкает мать в живот, требуя у нее что-то. Появившись на свет, он начинает свою борьбу но­выми способами — криком и плачем. Это борьба, то усиливаясь, то затихая, но никогда не прекраща­ясь, продолжается на протяжении всей жизни чело­века вплоть до его последнего вздоха.

У каждого человеческого существа есть свой жизненный путь, свое горе, свои радости, но путь у каждого свой — одинаковых путей и одинаковых судеб не бывает. Одни люди, наделенные достатком, живут долгие годы счастливо, не зная ни нужды, ни горя. Для других и ночь проходит как ночь, и день проходит как ночь: жизнь этих людей протекает в постоянной борьбе, в спорах, сплетнях, в нужде, в тюрьме и скитаниях, в изгнании и мучениях.

Борьба за свое существование происходит в остальном живом мире — и на небе и на земле и в ее недрах. Каждое живое существо борется за жизнь по разному, но закон для всех один: сильный пожи­рает слабого и живет за счет отнятой им чужой жизни. Этим законом пользуются все живые существа, кроме травоядных (но трава тоже «хочет» жить). Но, странное дело, ни один хищник не трога­ет своих сородичей!

Исключением из этого правила является разум­ный царь и повелитель природы — человек. Человек придумал оружие против самого себя — человека. Любое живое существо поедает других только для того, чтобы насытиться. Когда оно сыто, никого не трогает.

А у людей? Наибольшую опасность представля­ет сытый, сильный человек. Он стремится командо­вать слабым, эксплуатировать, поработить его. Он придумал тюрьмы для усмирения непокорных, он придумал расстрелы, чтобы избавиться от неугод­ных, он может проводить массовые репрессии и высылку целых народов, если и это сулит допол­нительную пищу его ненасытной утробе.

Сытый человек на этом не остановился, ему ма­ло единиц, десятков, сотен, тысяч, миллионов. Ни­какими войнами, даже такой истребительной, как Вторая мировая война, ему не удалось расправиться со всем человечеством. Тогда он начал думать и додумался: изобрел атомную бомбу.

Почему этот сытый человек действует так свобо­дно? Да потому, что бездействуют миллионы и миллиарды человеческих умов, которые мыслят и живут на нашей прекрасной, но несчастной планете. Потому что бездействуем мы.

Разве не мы, вполне нормальные люди, привели к власти таких узурпаторов, как Сталин, Гитлер, Муссолини, Троцкий? Мы!

Разве не с нашего позволения создавались такие партии, как коммунистическая и национал-социали­стическая, пришедшие к власти. Да, с нашего позво­ления.

Разве не мы, позволившие превратить себя в послушных рабов, виновны в зарождении и взрыве Второй мировой войны, унесшей десятки миллионов человеческих жизней в самом цветущем возрасте? Мы!

А что будет с человечеством, с самой планетой Земля, если у власти атомных держав окажется ка­кой-нибудь Сталин, Гитлер или Муссолини? Кто может точно ответить на этот вопрос? Кто может гарантировать нас от появления у власти подобных страшных личностей?

Но не будем впадать в пессимизм. История чело­вечества знает немало примеров, когда тысячи геро­ев в борьбе за правду и справедливость жертвовали собой и отдавали жизни. Нет сомнения в том, что не будь этих героев, человечество подверглось бы зна­чительно более страшным испытаниям, чем увиден­ное и пережитое нами. Но сейчас не надо надеяться на героев-одиночек! Героями в борьбе за правду, за мир на земле, за саму жизнь должны выступать целые народы!

Философ сказал примерно так: «Жизнь есть эк­сперимент. А мир — это лаборатория, где он про­водится. Каждая эпоха будет порождать свои про­блемы. Для будущих поколений придут новые про­блемы».

А кто создает проблемы, не мы ли сами?

Мы прошли самые разнообразные эксперимен­ты: то проходили через сито и «очищались», то падали, то сидели, то выходили, то боялись, то убегали и убежали до самой реки Драу. Бежали в борьбе за жизнь и проделали десять тысяч километ­ров на лошадях и быках сквозь лютые морозы зимы и нестерпимую жару лета, сквозь разрывы орудий­ных снарядов и авиационных бомб. Не боясь смер­ти, ради жизни мы продвигались через гущу сраже­ний под свист автоматных и пулеметных очередей. И только благодаря стойкости, выдержке мы суме­ли преодолеть страшный путь и добраться до цент­ра Европы. И мы избрали себе нелегкую долю беженцев не для того, чтобы сдаться, не испытав свою судьбу до конца.

Мы и в леса Альп бежали, чтобы не унизить себя. Мы были полны решимости испытать свою судьбу в этих горах и лесах. Нет никого кто бы хотел умереть. Но лучше умереть в борьбе, чем в мучени­ях и пытках. Так рассуждало абсолютное большин­ство тех, кто прятался в лесах. Теперь мы доверили себя Апсаты⁵ и бродили в его владениях в поисках добычи. Альпийские горы не в пример англичанам, оказались гостеприимными, они приютили нас под своим крылом.

Мы старались расположиться так, чтобы быть вместе с близкими, или находиться рядом, чтобы держать постоянную связь. Нам, горцам по своей природе, не трудно было дышать на высоте, пе­редвигаться по крутым склонам, добывать себе пищу. Каждый из нас, пусть понаслышке, был знаком с жизнью абрека и хаджирета⁶. Запаса про­дуктов у нас хватит на две-три недели. Но все равно мы старались припасти еще что-нибудь. Так вблизи городов Обердраубруг, Даллах и села Ирсхен, в горах Альп мы мужественно и терпеливо ждали свое будущее.

К нашему счастью в горах было тепло. Их скло­ны и впадины были покрыты пышной зеленью. Это было для нас большим подспорьем. Как и на Кав­казе, Апсаты был богат красивыми «сыновьями» и «дочерьми». Всех кто просит, он все свое отдает щедро и мы всегда были сыты. Но как долго он будет поддерживать нас, никто не знал.

И хотя мы не нуждались почти ни в чем, покоя у нас не было — английские солдаты рыскали в лесах. Во многих случаях им удавалось напасть на наши следы, разогнать группы, а то и поймать некоторых и отправить в лагеря. Многим нашим соотечествен­никам удалось все-таки оторваться от них и спа­стись. Именно они и принесли нам кое-какие скуд­ные новости. Других источников у нас не было. Связаться с местным населением мы боялись, боясь предательства.

Уходить куда-нибудь, чтобы надежнее спрятать­ся, не было ни резона, ни возможности: страна для нас была чужая и незнакомая, языка мы не знали и, самое главное, война только что закончилась и пе­редвижения пока были ограничены. Имело немало­важное значение и то, что повсюду плохо обстояло дело с продовольствием, а тут мы пополняли свои запасы за счет отстрела лесной дичи. Даже в со­бственной стране трудно жить абреком, а здесь тем более.

В этой обстановке напряжение не спадало. Аллах воздерживался говорить о предстоящих наших ис­пытаниях.

Но мы верили, что каждый прожитый день рабо­тает на нас. Видимо дружба двух противоположных систем — коммунизма и капитализма, думали мы, — продлится не долго. И если наступит такая пора, нам станет проще легализоваться.

Мы, карачаевцы, составляли 50% от общего чис­ла беглецов. Люди не карачаевской национальности последовали нашему примеру и спаслись. В знак благодарности они даже сочинили песню, посвящен­ную нам:

Поклон вам наш, карачаевцы,

Путь указали нам только вы!

Смерти ждали мы, отчаявшись...

Благодаря вам все мы живы!

Находясь в бегах, абрек должен почаще менять место своего нахождения. Следуя этому правилу, мы через несколько дней тоже поменяли место своей стоянки. Пошли слухи, что некоторые из беглецов ушли через перевал обратно в Италию. Были и такие, которые вышли из леса и решили искать приют внутри Австрии. Но те, кто считал, что надо повременить с выходом и сохранить жизнь, остава­лись пока в лесу...

Еще через некоторое время мы поднялись на горы над знакомым мне селом Иршхен и, перевалив через хребет, спустились в ущелье Мелл. Останови­лись в Рангерсдофских лесах. Многие беглецы последовали за нами. Видимо у них закончились продукты питания, несколько парней из них ночью спустились на берег Драу, доставили оттуда па­ру лошадей и зарезали их. Они принесли нам при­личный кусок конины и мы были очень благодарны им за это. Мы с превеликим удовольствием съели конину.

Судя по сведениям спустившихся на Драу ребят, там, где стояла наша колония, осталось человек пятнадцать английских солдат для присмотра за конями, остальные уехали.

Но английские солдаты не переставали пресле­довать нас. Они тоже перебрались в ущелье Мелл и им удалось задержать здесь несколько семей и отправить их в лагеря. Нескольким людям из этих семей удалось бежать и вернуться обратно к нам. Один из наших тоже попался англичанам, но бежал. Затем все-таки он и его несколько то­варищей вновь оказались в руках англичан. Их по­гнали в Япензский лагерь и сдали там. Рассказы­вали будто он там встретился со старым знакомым, русским эмигрантом. Тот, поздоровавшись, сказал ему:

— Опять ты попался, бедненький? Какой из тебя джигит? Разве из тебя получится абрек? — Русский смеялся от души.

Один из друзей К. тоже решил уколоть его.

Оказывается, знакомых у тебя больше в лагерях, чем в своем родном Гунделене! Ты — из­вестный человек! Даже старые эмигранты узнают
тебя...

Видимо у меня в организме есть какой-то магнит и англичане притягиваются, куда бы я не бежал. Ах, если бы удалось бежать еще раз, я бы

И им удалось бежать в следующую же ночь...

— Провизия у нас на исходе. Хватит ее от силы на два-три дня, не больше. «Когда еды мало — друзья в раздоре», гласит карачаевская поговорка!

Маму перебил один из наших сотрапезников.

— Дорогая наша Гулистан, как удачно назвала ты эту поляну! — сказал он. Остальные тоже со­ гласились, что названа поляна, так как она того
заслуживает. С этого дня за местом, где располага­лась наша колония, закрепилось название «Прокля­тая поляна».

Один из тех, кто участвовал в закапывании на­ших запасов, сидел рядом и сказал:

— Я хорошо знаю места, где мы их спрятали. Если их никто не тронул, доставить сюда большого труда не составляет. Нужно идти...

В тот же день мы, пятеро мужчин, решили с наступлением вечера спуститься вниз на берег реки Драу.

Мама оживилась, даже обрадовалась, что мы собираемся в путь и, взяв меня под локоть, сказала:

— В дупле кривого дерева, что стояло рядом с нашей повозкой, я спрятала свой Коран, амулеты и еще кое-что. Все это упаковано в одном мешочке.

Перед нашим выступлением в путь, мама, как обычно она делала, прочитала молитву и «освяти­ла» нас. Получив благословение, мы гуськом пото­ропились вниз. Мы спускались с высоты 2623 м. от уровня моря. Когда мы, преодолев гору Крецехол, вышли на склоны ущелья Драу, солнце уже скатывалось за вершины Альп. Отсюда хорошо просмат­ривалась «Проклятая поляна». Но ее очертания на­чали исчезать, т.к. там, где мы стояли, было еще светло, а в долине начала хозяйничать темнота. Мне показалось, что там наступает не простая, а адская темнота. Это, видимо, потому что, мы все испытали там, на этой поляне, адские мучения.

Но в чем виновата сама земля, чтобы ее не­навидеть? Земля всюду земля. Только люди вы­нудили нас назвать эту прекрасную поляну «Про­клятой».

Отдохнув немного и, установив между собой интервал сто-сто пятьдесят метров, мы двинулись дальше. Не теряя друг друга из виду, к полуночи мы добрались до бывшей стоянки.

К нашему счастью все оказалось в полной со­хранности. Пока мои товарищи упаковывали проду­кты по рюкзакам, я пошел к кривому дереву, достал из дупла мамины реликвии и вернулся назад.

Мы нагрузили на себя все и в том же порядке, как и спускались сюда, один за другим пошли об­ратно в горы. Дорога предстояла тяжелая — спу­скаться с горы всегда легче, чем подниматься вверх, да еще с большим грузом.

К рассвету, когда просыпается лес, мы почти достигли цели и вдруг послышался человеческий крик, а затем и звуки, напоминавшие выстрелы из пистолета. Старший группы по возрасту, человек никогда не служивший в армии и не знавший что такое жизнь абрека и очень дороживший своей жиз­нью, испугался и крикнул:

— Беда! Давайте бежать отсюда. Слышали вы­ стрелы? Это англичане. Куда же бежать, о Аллах? Что же вы стоите? — Не получив ни от кого одоб­рительного ответа, он подошел ко мне вплотную, желая что-то сказать. Я опередил его и с улыбкой на устах промолвил:

— Ради Бога, дай немного отдохнуть. Мы все очень устали. И это никакие не выстрелы, а щелчок кнута, которым пастух гонит гурт скота.

Вся сила у этого старшего была на языке. Болт­лив был неимоверно. Все жаловались, что надоел он им своими разговорами.

После того, как я однажды одернул его грубо, общались мы с ним крайне редко.

Мой ответ, чувствовал я по его холодному взгля­ду, явно не удовлетворил его и он мне выпалил:

— Парень, не пойму я кто ты такой? На серьез­ные разговоры ты отвечаешь с ухмылькой. На ре­плики мастак. Почтения к старшим от тебя не дож­дешься!

Один из сидящих тоже возразил мне, сказав:

— Ей Богу, я отчетливо слышал выстрелы. Это были не щелчки кнута, как ты утверждаешь!

— Слышал, что говорит человек? — уставился на меня старшой. Потом, повернувшись к остальным, почти приказал: — Вставайте! Надо ухо­дить! Здесь совершенно открытая местность. Надо спуститься вниз, где погуще лес!

Видя, что его слова никого не трогают, он снова прицепился ко мне.

— Если здесь с кем-нибудь из нас что-то случит­ся, будешь отвечать ты, запомни, умник! — предуп­редил он меня.

— Господин хороший, по какому праву вы смо­трите на меня такими глазами? Надо было смотреть так на англичан, а не на своих, если вы такой герой. Вы видите как все спокойно отдыхают? Никто не паникует и не собирается бежать. Надо вам сооб­разить и понять элементарную вещь: англичане сей­час только проснулись и чая еще не успели попить, — ответил я ему, сдерживая себя от явной грубости. —- Лучше отдохните, как остальные.

Он еще больше вскипел, услышав мой нравоучи­тельный ответ.

— Ты, оказывается, принимаешь меня за дурака и труса. Пойдем! Прямо к англичанам, если ты такой герой! И посмотрим, кто из нас трусливее, паршивец! — сказал он, покраснев от злости.

— Я очень устал. Просто нет ни сил, ни желания ходить к англичанам. Мы скитаемся по горам и лесам не из желания встретиться с ними. Если вам охота, сходите. Никто вас не держит, — ответил я ему еще более спокойно, разулся, постелил куртку под себя и лег отдыхать.

Для него это было слишком дерзко с моей сто­роны. Он не выдержал и побрел в кусты, чтобы изолироваться, избавиться от моего присутствия.

В сумках у нас были черствый хлеб и сахар, а рядом журчал горный родничок и мы, не спеша, приступили к нашему скудному завтраку. Нам все равно торопиться некуда — надо было здесь ждать наступления вечерней темноты: чтобы попасть в ущелье Мелл, нужно было пройти значительное расстояние по открытой местности. А это было очень рискованно.

Все устроились так, чтобы можно было отдохнуть как следует. Я нашел очень удобное для этого место в кустах и лег спать.

В полдень меня разбудили странные звуки: «Хой-ху, хой-ху!» и громкие щелчки. Я выскочил и увидел пастуха, который, щелкая длинным кнутом, гнал скот на водопой (на обратном пути мы видели длинные желеобразные корыта, заполненные хру­стально чистой родниковой водой). Скот двигался в сторону этих корыт. Я увидел, что наш чванливый старшой лежит ничком, спрятавшись в кустах, как испуганный заяц. Убежден, что он понял, что зря паниковал утром, но это был не тот человек, кто признает свою неправоту. Поскольку среди нас та­ких людей считанные единицы, приходится терпеть. Видимо, подобная психология тоже имеет право на существование.

Напоив скот, пастух пригнал его к опушке леса, осмотрелся и, взобравшись на высокий камень, сел. Он открыл пастушью сумку, достал что-то, поел и запил из фляжки. Пообедав, он достал трубку, на­бил табаком и, не спеша, прикурил.

Приятный запах быстро добрался до моего чут­кого носа. Страшно захотелось курить, но что де­лать, выхода не было. Надо терпеть. Посидев еще немного и раздразнив нас своим табаком, пастух встал. Он также не спеша, как обедал и курил, пошел за своим удаляющимся гуртом скотины.

На наше счастье у него не было собаки.
Глава третья