Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова
жүктеу/скачать 2.08 Mb.
|
|
В иенской своей речи Бебель высказал твердое убеждение в том, что «массовая стачка» может иметь совершенно мирный характер. Поведение германских «сфер» во время известных событий нынешнего года «показало, что на мирное течение такой стачки трудно рассчитывать в Германии: «сферы» сделают там с своей стороны все, чтобы вызвать пролетариат на активную борьбу. Но активная борьба требует несравненно больше сил, нежели «революция скрещенных рук». Отсюда неотразимо следует тот, в высшей степени важный, тактический вывод, что «революция скрещенных рук», которая явится лишь предисловием к активной борьбе со «сферами», может быть начата только тогда, когда силы пролетариата будут достаточно велики для того, чтобы он мог от стачки с успехом перейти к неизбежному активному столкновению. А это значит, что всякая торопливость в деле стачки имела бы роковые последствия для всего германского рабочего движения. Поэтому 245
Бебель и должен был с особенной энергией «тормозить» некоторых своих товарищей, обнаруживших склонность слепо верить тому, что стены иерихонские пали от трубного звука. Чем труднее предстоящая борьба, тем старательнее надо готовиться к ней, — вот что добавил Бебель в Маннгейме к тому, что было сказано им в Иене. Но в таком случае, возразят мне, «массовая стачка» откладывается до греческих календ, а резолюция Маннгеймского съезда представляет собою лишь свидетельство о смерти ее идеи. Я отвечу на это, что так могут думать только ревизионисты, убежденные в том, что знаменитый «Zusammenbruch» уже невозможен. А кто не разделяет этого убеждения, кто знает, как сильно обостряются общественные противоречия в современной Германии, так быстро идущей по пути экономического развития, тот не согласится с этим и тот увидит в решении, принятом на Маннгеймском съезде, весьма серьезную программу практических действий, выработанную ввиду предстоящих германскому пролетариату весьма серьезных столкновений. — Если это так, то Бебелю не следовало отклонять внесенного Либкнехтом предложения относительно пропаганды против милитаризма, — скажут опять люди, верующие в иерихонские трубы. — Наконец, его заявление насчет вмешательства Германии во внутренние дела России тоже не отличается надлежащей энергией. Отвечаю: разногласие между Бебелем и Либкнехтом по вопросу о пропаганде против милитаризма вовсе не имеет принципиального характера. Оно касается лишь практической организации этой пропаганды. Бебель не только признал в принципе ее необходимость, но не без основания прибавил, что германская социал-демократия ведет ее энергичнее, чем какая-нибудь другая социалистическая партия в мире. Что же касается вмешательства имперского германского правительства в русские дела, то надо помнить пословицу: соловья баснями не кормят. Вопрос не в том, что говорят теперь немецкие социал-демократы о таком вмешательстве, а в том, что они в состоянии будут сделать, если оно произойдет. Сделать же они будут в состоянии тем больше, чем сильнее и прочнее станет организация их сил и чем шире распространится их влияние в среде немецкого народа. В этом вся «суть». Поэтому и не следует придавать преувеличенное значение той форме, которую получают в том или другом случае относящиеся сюда заявления немецких социал-демократов. Форма часто зависит от внеш- 246 н 1) Статья эта была уже написана, когда я прочитал в «Neue Zeit» в № от б октября (н. с.) 1906 г. ст. К. Каутского: «Der Parteitag von Mannheim». Мне было очень приятно убедиться в том, что, за исключением некоторых частностей, Каутский сошелся со мною в оценке Маннгеймского съезда. Август Бебель Письмо в редакцию «Современного Мира» Вы хотите иметь от меня статью о Бебеле. У меня теперь очень мало свободного времени, но я все-таки не могу отказать себе в удовольствии посвятить несколько страниц памяти человека, которого глубоко уважали даже его политические враги и на которого я привык смотреть в некоторых отношениях, как на своего учителя. I Едва ли есть надобность повторять здесь, что Бебель родился 22 февраля 1840 г.; что, сын унтер-офицера, он явился на божий свет пролетарием в полном смысле этого слова; что он рано осиротел и сделался токарем по ремеслу; что уже двадцатилетним юношей он примкнул к рабочему движению, но сначала был противником социализма и лишь постепенно проникся его учением, которое защищал потом с редкой энергией и выдающимся талантом вплоть до самой своей смерти. Все это и все этому подобное ваши читатели, вероятно, знали раньше, а если нет, то, конечно, узнали из повседневной печати тотчас же после смерти гениального токаря. Позвольте же мне, избегая ненужных повторений, остановиться на тех сторонах его славной деятельности, о которых очень мало распространялась повседневная печать не только в России, но и за границей. Кто не читал книги Бебеля «Женщина и социализм»? Или, по крайней мере, кто не слыхал о ней? Она выдержала в Германии до шестидесяти изданий и была переведена едва ли не на все языки цивилизованного мира. Воспоминания Бебеля («Aus meinem Leben»), к сожалению, оставшиеся неоконченными, разошлись в огромном числе экземпляров и читаются с захватывающим интересом. Словом, этот богато одаренный природой человек был очень известен как писатель. Но еще 248
более известен был он как политический деятель. И не подлежит ни малейшему сомнению, что его политическая деятельность гораздо более замечательна, нежели деятельность литературная. Он был политическим борцом прежде всего. Замечу мимоходом, что это бросается в глаза, между прочим, и при чтении той части его воспоминаний, которая относится к годам его юности. Она ясно показывает, что склонность к политическим выступлениям обнаружилась у него раньше и сказывалась сильнее, чем склонность к научным и литературным занятиям. Характерно, что уже первое народное собрание, на котором присутствовал он, — собрание 19 февраля 1861 г. Лейпциге, — пробудило в нем инстинкт политического оратора. Впрочем, не только — политического оратора, но также и пролетария. На этом собрании выступили некоторые рабочие, оспаривавшие мнение докладчика, Профессора Гирцеля. «Хотя я и не был согласен с этими ораторами, — говорит Бебель, — но на меня производило сильное впечатление то, что рабочие могли с такой силой выступать против ученых людей, и мне самому захотелось уметь говорить так» 1). Но если верно то, что в Бебеле политический деятель всегда преобладал над писателем, то не менее верно и то, что его политическая деятельность никогда не спускалась до уровня близорукого эмпиризма. Этот сын народа, обязанный своим образованием гораздо больше тюрьме, нежели школе, прекрасно знал цену теории. И ему посчастливилось найти, через посредство Либкнехта, таких руководителей в теоретической области, которые дали ему возможность осветить свою практическую деятельность ярким светом самой передовой идеи нашего времени. Такими руководителями послужили для него Маркс и Энгельс. Маркс и Энгельс были, как известно, материалистами, умевшими взглянуть с материалистической точки зрения не только на природу, но и на историю. Этим они отличались, например, от французских материалистов XVIII в. и даже от Фейербаха. Фейербах, в своем восстании против Гегеля провозгласивший, что не сознание определяет собою бытие, как это выходит согласно идеализму, а, наоборот, бытие определяет собою сознание, — Фейербах по своему взгляду на движущие силы общественного развития оставался очень близким к историческому идеализму французских просветителей вообще и французских материалистов указанной эпохи в частности. У него, как и у них, в конце концов, оказывалось, что миром правит «мнение». Поэтому его материализм был, — подобно французскому материализму, — непоследова-
249
тельным: на материалистической основе у него воздвигалась идеалистическая надстройка. Он сам выражал это словами: «Rückwärts stimme ich den Materialisten bei, aber nicht vorwärts 1). Эта непоследовательность, вносившая двойственность в миросозерцание материалистов прежнего времени, устранена была только в материализме Маркса и Энгельса. Главная, — и, поистине, колоссальная, — заслуга этого материализма заключается в ясном обнаружении тою, что сознание определяется бытием не только в природе, но также и в истории. Только с тех пор, когда обнаружена была эта чрезвычайно важная истина, материализм сделался стройным и последовательным миросозерцанием. Это стройное и последовательное миросозерцание не встретило сочувствия со стороны идеологов буржуазии. Но идеологи пролетариата, можно сказать, инстинктивно тяготели к нему, поскольку не поддавались буржуазному влиянию. Бебель принадлежал к числу тех идеологов пролетариата, которые не боялись мыслить последовательно. Поэтому, сбросив с себя влияние буржуазии в социально-политической области, т. е. сделавшись социалистом, Бебель, по-видимому, уже рано додумался также и до материализма в его новейшем виде, до материализма Маркса и Энгельса. Во всяком случае, когда, в конце прошлого века, начались споры последователей этих мыслителей с так называемыми ревизионистами и когда я выступил в немецкой печати на защиту материализма против Конрада Шмидта, защищавшего, под предлогом «критической философии», плохо переваренный им идеализм, — Бебель печатно заявил, что хотя ему мало приходилось заниматься вопросами этого рода, но он думает, что истина на моей стороне. Нечего и говорить, как отрадно мне было это сочувствие Бебеля в такое время, когда начали колебаться многие из самых надежных, как нам казалось, единомышленников наших... Но Маркс и Энгельс не довольствовались работой теоретической мысли, как ни плодотворна была эта работа в их лице. Весьма замечательно, что уже в так называемых тезисах о Фейербахе, написанных весною 1845 г., Маркс выставляет следующее положение: «Философы только объясняли мир так или иначе, но дело в том, чтобы изменить его». Понятно, что изменить мир невозможно иначе, как путем практической деятельности. И мы знаем, что Маркс и Энгельс посвящали этой деятельности много времени и сил. Еще менее мог удовольство-
250
ваться теорией Бебель, бывший, как я уже сказал, практическим деятелем прежде всего. Едва ли погрешу преувеличением, сказав, что теория имела для него цену, главным образом, потому, что помогала ему разбираться в практических вопросах. Он пользовался теорией, как факелом, освещавшим его политический путь. Но он никогда не выпускал из своих рук этого факела. Я не знаю, был ли до сих пор в международном социализме другой практический деятель, умевший так хорошо, как Бебель, применить к политике то основное положение материализма, что не сознание определяет собою бытие, а бытие определяет собою сознание. II Пока политический деятель убежден, что миром правит «мнение», он видит в своих руководящих принципах самостоятельную историческую силу, способную преодолеть все, даже самые неблагоприятные, условия места и времени. Французские просветители XVIII в. твердили играя словами: «la raison finit toujours par avoir raison» (разум всегда оказывается правым) 1). С точки зрения последовательного материализма сам разум представляется продуктом исторического развития. Поэтому отдельные выводы разума, — т. е., между прочим, и все политические принципы, — всегда имеют не абсолютное, а только относительное значение, определенное условиями места и времени. Политический деятель, правильно усвоивший себе исторический материализм, никогда не будет склоняться к утопизму. Этим объясняется то, что политическая деятельность Бебеля, твердо державшегося основных положений Марксова материализма, никогда не была хотя бы в самомалейшей степени утопической. В известном смысле он был самым «реальным» изо всех реальных» политиков. Конечно, — только в известном смысле. Обыкновенно реальные политики отлича-ются страшной близорукостью. Они понимают, что значение всякого данного политического принципа определяется условиями места и времени. Но они видят только условия нынешнего дня, совсем не принимая в соображение условий будущего. Оттого, практичные сегодня, они оказываются крайне непрактичными завтра или послезавтра. Решительные враги утопизма, они сами 1  ) Игра слов здесь в том, что понятие: быть правым передается словами avoir raison, т. е. иметь разум; таким образом, выхолило, что разум всегда кончает тем, что имеет разум. Эту игру слов охотно повторяли наши субъективные социологи.
251
являются утопистами, но только утопистами навыворот. Чтобы недалеко ходить за примером, можно указать на так называемых ревизионистов. Они от всего сердца стремятся стать реальными политиками, но они близоруки. Их социально-политиче-ский взор никогда не простирается за пределы текущего дня. Поэтому чуть не каждый новый день до очевидности обнаруживает изумительную непрактичность их мнимой практичности. Вспомните спор об участии социалистов в буржуазных министерствах. Ревизионисты с сожалением смотрели на марксистов, находивших вступление Мильерана в министерство Вальдека-Руссо по меньшей мере несвоевременным. В таком их отношении к социалистическому министериализму они видели совершенно непростительное доктринерство. И нельзя не признать, что участие социалистов в буржуазном министерстве должно было представляться им очень полезным делом, пока они ограничивали свои соображения практическими вопросами дан ной минуты. В той стране, где совершался этот «социалистический опыт», реакция высоко подняла голову во время дела Дрейфуса. Дать ей отпор было, в самом деле, полезно. Оставалось только определить те условия, при которых отпор явился бы наиболее сильным. На первый взгляд казалось, что наиболее сильным он будет в том случае, когда пролетариат, для борьбы с реакцией, теснейшим образом соединит свои усилия с усилиями республиканской буржуазии. Участие социалистов в буржуазном министерстве рассматривалось ревизионистами именно как самый производительный способ соединения политических усилий этих двух классов. Вот почему ревизионисты энергично отстаивали такое участие. Мы видели это на Парижском международном съезде 1900 г. Но то, что не могло не казаться полезным и даже необходимым, пока соображения социалистов ограничивались злобой текущего дня. представлялось в совершенно другом свете с точки зрения будущности рабочего движения. Так, не трудно было предвидеть, что коалиционному министерству придется стать в то или другое положение по отношению к экономической классовой борьбе, происходящей в современном обществе независимо от тех или иных парламентских комбинаций. Не менее очевидно было, что буржуазное министерство станет поддерживать в этой борьбе именно буржуазию, хотя бы в его состав и входило известное социалистическое меньшинство. Ко времени Парижского съезда 1900 года буржуазное министерство Вальдека-Руссо, включившее в свой состав социалиста Мильерана, уже два раза стреляло в рабочих: сначала в одной из французских колоний (на острове Мартинике), потом — в Шалоне-на-Соне. Какое же впечатление могли произвести, какое впечатление про- 252
изводили эти расстрелы на французских рабочих? Рабочие не удивлялись тому, что буржуазные политические деятели вроде Вальдека-Руссо принимали сторону буржуазии. Это было в порядке вещей. Но их не могло не возмущать то обстоятельство, что в министерстве, стоявшем на стороне предпринимателей, продолжал преспокойно заседать социалист. Это должно было сделать их недоверчивыми по отношению к социалистической партии. К тому же недоверие поддерживалось и укреплялось пропагандой анархистов, никогда не упускавших случая повредить социалистам. И мы в самом деле видим, что именно со времени пресловутою «социалистического опыта» Мильерана во Франции значительно усилился анархический синдикализм, свивший себе довольно прочное гнездо во «Всеобщей Конфедерации Труда». Словом, с точки зрения будущности рабочего движения невыгоды социалистического министериализма должны были представляться несравненно более серьезными, нежели его временные выгоды, ослепившие ревизионистов. Вот почему марксисты, не закрывавшие глаз на злобу грядущего времени, отнеслись к Мильерану недоверчиво, а некоторые из них и совершенно отрицательно. Бебель был болен во время Парижского международного съезда и потому не принимал в нем участия. Мне думается, что если бы он был в состоянии приехать в Париж, то он, вероятно, выступил бы против проекта резолюции, оставлявшего слишком много лазеек для оппортунистического политиканства и, к сожалению, принятого большинством голосов 1). Ho это только предположение, а вот факт. На международном съезде в Амстердаме (1904 г.) Бебель выступил главным противников Жореса, упорно и талантливо защищавшего близорукую политику оппортунизма. Можно с полной уверенностью сказать, что если в Амстердаме международный марксизм одержал победу над международным ревизионизмом, то этим он в очень большой степени обязан был Бебелю. В том-то и состоит главная отличительная черта Бебеля, как практического деятеля, что его политика никогда не была оппортунистической. Прежде, чем выступить противником Жореса в Амстердаме, он не раз наносил тяжелые удары социалистическому оппортунизму в Германии: напомню его неоднократные стычки с Фольмаром и его решительное выступление против Бернштейна на партийном съезде 1899 года в Ганновере. 1) Против него голосовали Гэд. Вальян и некоторые другие. В числе этих других был — я и... Энрико Ферри, сделавшийся теперь горячим сторонником участия социалистов в буржуазном министерстве. Говорят: времена меняются, и мы с ними. Но Ферри поспешил измениться прежде, чем изменились «времена»... 253
III Правда, среди радикальных элементов немецкой социал-демократической партии нередко находились люди, огорчавшиеся тем, что они называли умеренностью Бебеля, и со вздохом сожаления утверждавшие, что «он уже не тот». Но мнимая умеренность Бебеля огорчала их единственно потому, что сами они оставались утопистами. И когда он выступал против таких людей, — а он энергично выступал против них всякий раз, когда их утопизм грозил толкнуть немецкий пролетариат на ложную дорогу, — его борьба с ними была не чем иным, как борьбой научного социализма с утопическим в сфере практического действия. Вспомним времена давно прошедшие. После принятия германским рейхстагом исключительного закона против социалистов (в октябре 1878 г.), Бебелю, вместе с другими вожаками немецкой социал-демократии, пришлось выступать против Иоганна Моста и его единомышленников. Но чего хотели Мост и те, которые одобряли его будто бы радикальную тактику? Они требовали от своей партии перехода на тот путь мнимо-революцион-ной деятельности, который в очень короткое время привел их к анархизму. Нужно ли говорить, что правы были не «мостиянцы», а Бебель, Либкнехт и другие вожаки, знавшие, что не всякий тот, кто кричит: «революция!», «революция!», является на самом деле революционером. Что представляло бы собой теперь германское рабочее движение, если бы большинство его тогдашних участников подчинилось влиянию Моста? А вот другой пример, относящийся ко времени, непосредственно следовавшему за отменой указанного исключительного закона. Тогда возникло в германской партии течение так называемых молодых (der Jungen). «Молодые» также мнили себя бог знает какими радикалами и также скорбели о том, что Бебель «уже не тот». Но что же собственно дали они германскому рабочему движению? Ничего, кроме нескольких более или менее звонких революционных фраз и нескольких совершенно несбыточных, при тогдашних условиях, тактических требований. «Молодых» раздражало, что освободительное движение пролетариата шло в Германии не так скоро, как им этого хотелось, и они винили в этом Бебеля, Либкнехта и других испытанных вожаков германской социал-демократической партии. Им казалось, что те тормозят движение, противятся его ускорению, между тем как, на самом деле, вожаки противились не ускорению движения, от них вовсе и не зависевшему, а только некоторым нетерпеливым движениям молодых академиков, не 254
имевших правильного понятия о данных условиях освободительниц борьбы пролетариата, да по своему утопическому настроению вовсе и не расположенных считаться с этими условиями. Само собою понятно, что псевдореволюционные фразы «молодых» не могли не вызвать осуждения со стороны Бебеля. Но пока «молодые» ограничивались критикой старого образа действий, он, со своей стороны, боролся с ними оружием критики. К сожалению, они не удовольствовались одной идейной борьбой. Они стали дискредитировать партию в лице ее центральных учреждении. Тогда дело приняло другой оборот. Несколько молодых людей, проявивших особенное усердие по части такого дискредитирования, были исключены из партии. Бебель тоже добивался их исключения. Он не любил шутить там, где речь заходила о партийной дисциплине. Как смотрел он на обязанности социал-демократа по отношению к своей партийной организации, можно видеть еще из следующего. Известно, что на Иенском партийном съезде 1905 г. Бебель выступил докладчиком по вопросу о массовой стачке, как об одном из орудий самозащиты пролетариата в борьбе с реакцией. Съезд принял по этому вопросу решение, гласившее, между прочим, так: «Партийный съезд заявляет, что особенно в случае покушения на всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право или на право коалиций обязанность всего рабочего класса — пользоваться всеми средствами защиты. «Одним из самых действительных средств борьбы для отражения подобных политических преступлений против рабочего класса или для завоевания важных основных прав в целях его освобождения партийный съезд признает, в подходящих случаях, самое широкое применение массового прекращения работы». Это решение истолковано было некоторыми членами партии в смысле непосредственного призыва к массовой стачке. Но Бебель понимал его совсем не в таком смысле. Решение, которое он отстаивал в своем докладе, самым недвусмысленным образом указывало на то, что для успешности массовой стачки «безусловно необходимо как можно большее распространение политической и профессиональной организации рабочего класса и непрестанное воспитание и просвещение масс рабочей литературой и устной и печатной агитацией». Это значило, что в глазах съезда и его докладчика массовая стачка требует подготовки, и было ясно, что подготовка к ней не может явиться делом одного дня. Но раз нашлись люди, в своем революционном нетерпении плохо понявшие резолюцию съезда, Бебелю опять пришлось «тормозить». Это были 255
тем более необходимо, что профессиональные союзы Германии тоже склонны были понимать иенское решение, как непосредственный призыв к стачке, и, всецело занятые делом своей организации, были недовольны им. Чтобы выяснить истинный смысл иенской резолюции, центральный комитет партии вошел в сношение с Общей комиссией профессиональных союзов. Его переговоры с. «ею в течение некоторого времени оставались неопубликованными. Слух о переговорах проник в печать и, по обыкновению, вызвал много недоразумений и много упреков по адресу Бебеля. Стали говорить, что центральный комитет, членом которого он состоял, вел переговоры с Общей комиссией о том, чтобы отменить решение иенского съезда о массовой стачке. Это подозрение тем особенно обижало Бебеля, что оно приписывало ему нарушение партийной дисциплины. Выступив докладчиком по тому же самому вопросу на партийном съезде следующего 1906 года в Маннгейме, он сказал, что если бы указанное обвинение было справедливо, то нельзя было бы достаточно резко осудить центральный комитете вообще и его, Бебеля, в частности. «Ибо, — говорит он, — в таком случае наш образ действий и, в частности, лично мой был бы не чем иным, как изменой партии». Бебель отказывался представить себе, каким образом партийные учреждения, через несколько месяцев после партийного съезда, который принял известное решение, определившее политику партии, могли бы пуститься в переговоры с другими учреждениями для отмены этого решения. Еще хуже была бы роль того человека, — т. е. самого Бебеля, — который защищал проект этого решения, добился его принятия, а потом вступил в заговор против него. «Можно было ожидать, — воскликнул Бебель, — что, по крайней мере, некоторые партийные газеты зададут себе вопрос, позволительно ли заподазривать в подобной измене и низости человека, целый век боровшегося за партию». Подобное понятие о партийной дисциплине до сих пор является одним из самых существенных условий могущества германской социал-демократической партии. Жаль только, что оно распространи-лось пока еще не во всех странах, где существует рабочее движение. Коснувшись иенского съезда 1905 г., считаю не лишним напомнить здесь довольно забавный эпизод, вызванный мнением Бебеля о всеобщей стачке. Один из представителей правого крыла партии, довольно известный Роберт Шмидт, еще до съезда высказывался как противник массовой стачки. В своем докладе Бебель напомнил, что этот товарищ 15 лет тому назад принадлежал к «молодым», т. е., стало быть, выступал Крайним «революционером». Отметив, как изменилось теперь настрое- жүктеу/скачать 2.08 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
их обстоятельств. По существу же они сделают все зависящее от них для того, чтобы помешать германскому мечу убить русскую свободу. В этом нельзя было сомневаться до Маннгейма и в этом еще менее можно сомневайся после того, что сказал там Бебель 1).
) «Aus meinem Leben». Zweite durchgesehene Auflage. Stuttgart 1911. T. I, S. 52.
) Т. е. он был согласен с материалистами только до известной точки, только в том, что касалось природы, а начиная от этой точки, там, где речь заходила об общественном развитии, Фейербах покидал материалистическую точку зрения.