О значении телесного стр. 4 О значении душевного стр. 5 О силах души стр. 9 О нравственных качествах стр. 11 Об одаренности стр. 12 Резюме ст

Не может человек «творить (пути) правыми» во внешнем мире. Только в своем сознании он может править собственную душу ее пребыванием на выправляющем пути, по которому Бог ведет душу человека, поскольку никакому материальному пути Христос и не учил. А сделать прямыми – это что, проложить новые, абсолютно прямые дороги между теми населенными пунктами, которые посетил Спаситель, проповедуя и исцеляя?

Почему бы не сказать: об этом умолчи и выйди из него?

Когда читаешь, что «вновь пришитое отдерет от старого» невольно возникает желание узнать, кто, что и зачем «отдерет от старого». Славянские же слова гораздо естественнее и понятнее, без заумности и натужной высокопарности, говорят о том, что новое возьмет конец от ветхого, что состоянием ветхого будет окончено, прекращено само существование нового.

Сноска – «отторгнет приставление (его новое нечто – авт.) от ветхаго» – разъясняет, что ветхое будет отторгнуто новым; иными словами – что частью будет отторгнуто целое.
И сотвори дванадесяте

И поставил из них двенадцать Мк 3: 14

Из кого «из них», если Он «позвал к Себе, кого Сам хотел» (Мк 3: 13) и никого, кроме них, кроме двенадцати, которые были выбраны Им для проповеди и которым Он дал власть исцелять болезни и изгонять бесов.

И другие люди только таким же образом могут придти к Нему и стать христианами – если Он позовет их к Себе; позовет тех, которых хочет позвать. И кому захочет – даст, в большей или меньшей степени, то, что дал Апостолам. Звал Он и иудеев, но те, по большей части, не отозвались на Его зов. Поэтому, если человек не христианин, то не по тем или иным внешним причинам, которыми многие пытаются объяснить свою чуждость христианству, а потому, что не захотел отозваться на зов Христа. Если отзывчивость не проявляется по отношению к людям и в малом, то откуда ей взяться в большем, когда человек услышит зов Сына Человеческого?
И нарече симону имя петр

Поставил Симона, нарекши ему имя Петр Мк 3: 16

О поставлении можно говорить по отношению к ставленнику, наделенному особыми полномочиями или при поставлении на какую-либо должность. Может быть, этот перевод несет в себе отголоски католического мнения о превосходстве апостола Петра над другими учениками Христа.

После приведенных слов перечисляются все апостолы, а Петр не над ними, а наряду с ними в связи с перечислением их имен.
внешним в притчах вся бывают, да видяще видят, и не узрят: и слышаще слышат, и не разумеют: да не когда обратятся, и оставятся им грехи

внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся, и не будут прощены им грехи Мк 4: 11,12

Если людям будут оставлены совершенные грехи и выправлена душевная склонность ко греху, то и людьми грех будет оставлен. Подавляющее большинство людей если и не осознают этого, то душою ощущают во всяком случае. Но всякий грех приятен и этим притягателен. Поэтому и говорили раньше, что сладок грех, да плоды его горьки. Но расставаться с грехом, несмотря на горечь его плодов, не хочется. Вот и не обращаются люди ко Христу, поскольку не хотят оставлять грех. По той же причине глядя не видят, и слыша не разумеют, и не обратятся к Богу, и не прощены будут им грехи – вопреки мнению переводивших.

Тем же, кто живет внешним по отношению к душе, материальным миром, все бывает в притчах, в сравнениях с материальной жизнью и примерах из нее, да будучи зрячими, будут смотреть и не увидят, и, слушая не услышат и не уразумеют духовный смысл видимого и слышимого.
и никтоже можаше его умучити

и никто не в силах был укротить его Мк 5: 4

Мучения лишают сил; умучить – обессилить телесно, а укротить – сделать кротким душой. И здесь неразличение телесного и душевного злоумышленное или по недоразумению.

Отдать повеление – повеление исполняется по воле повелевающего независимо от желания того, кем повелевают. А позволение допускает действие по желанию того, кто позволение получил, но этим совершенно не обязательно исполняется воля позволившего.

Слова эти взяты из повествования о том, как стадо свиней было утоплено вселившимися в них бесами Расхождения в словах и выражениях настолько незначительны на первый взгляд, что ими можно было бы пренебречь. Но при ближайшем рассмотрении это оказывается не совсем так, и для уяснения картины происходящего представляется целесообразным рассмотреть совместно то, что говорится об этом в Евангелиях от Матфея, от Марка и от Луки.

Каждое слово обладает своей собственной, независящей от читающего и почти никогда не замечаемой им силой. Слово, в зависимости от расположения и душевного устроения читающего, делится с ним своей силой и той же силой воздействует на него. Итогом воздействия на читающего слов, из которых составлены приведенные выше Евангельские строки, оказывается предоставление о бегущих, не разбирая дороги, свиньях. Свиньи эти, под воздействием вселившихся в них бесов спрыгивают или срываются с обрывистого берега в воду – бросаются с крутизны. После этого свиньи уже ничего не могут поделать: ни замедлить свое падение, ни изменить его направление они уже не в состоянии, а потому падают в воду и тонут. Не совсем, правда, понятно, почему они тонут: от ударов о воду и прибрежные камни или под действием бесовской силы, поскольку свиньи умеют плавать. И, разумеется, все сказанное никак не может соотноситься с поведением людей. Но слова славянского текста рисуют иную, гораздо более страшную картину.

И оказывается, что нет никакой крутизны, с которой бросаются свиньи. Есть более или менее отлогий берег, по которому свиньи неуклонно и незамедлительно ушли в море. Они заходили все глубже и все выше пытались задирать морды, чтобы не захлебнуться, но, хотя физически такую возможность имели, не остановились, не возвратились, не поплыли, достигнув глубоких мест, а ушли под воду до всеобщего утопления. Не помог и инстинкт самосохранения.

А вот это уже вполне сравнимо с поведением людей, которые, сначала не желая, а впоследствии и разучившись различать добро и зло, оказались на уровне бессловесных. Отвергнув служение Христу, люди сами отдали себя во власть бесов и, подобно свиньям, устремились к «светлому будущему всего человечества» по пути прогресса. И даже – как в России, – нахлебавшись до рвоты псевдоатеизма коммунистов и религиозной всеядности демократов, будут идти по пути прогресса и братства всех людей до полного утопления собственного стада или погубления народа.

Филологи утверждают, что перевод рассматриваемых стихов правилен, поскольку слово «брег» в славянском языке равно употреблялась для обозначения как просто берега, так и обрыва. Понимание того, в каком смысле употреблено это слово, в каждом конкретном случае зависело от контекста и им определялось. Правда, чего может стоить мнение филологов, мы уже видели.

Если в данном случае имелся в виду обрыв, то трудно представить, как можно устремляться «по обрыву». Но сказано «по брегу», а не «с брега». Берег – это граничащий с водой участок суши, который уже сберегает от водной стихии или бережет от нее. Высокий берег лучше сберегает от высоких волн и людей, и лодки, и иное имущество. Но высокий берег часто бывает обрывистым, что и привело к тому, что берег иногда называют обрывом. Так то оно так, но – обрыв чего? Что оборвано? – Берег. По брегу, а не по воздуху, оторвавшись от берега и красиво пикируя в воду, попали в воду свиньи. Обрыва берега не может быть без самого берега, а берег без обрыва вполне может обойтись так же, как это бывает в случае, скажем, обрыва провода.

Бежать по мосту никак не означает падать или прыгать с него и уж если быть скрупулезно точным, то, может быть, следовало сказать – по обрывистому берегу. И все-таки – по брегу, а не с него.

Все-таки нужно быть гениальным художником, чтобы всего двумя мазками (словами) настолько изменить содержание картины!
И начаша молити его

И начали просить Его Мк 5: 17

Просить можно и равных себе, а молить – того, кто неизмеримо выше.

Все вроде бы и правильно, да вот вопросы в славянском и русском стихах различны: Почто – почему, по какой причине, а зачем – с каким умыслом или целью. Один может быть задан для выяснения причины, а другой – для выявления чего-либо предосудительного.

Самое простое было бы, как представляется, перевести славянский текст словами: преступая слово Божие. Но во всем должен быть хоть какой-то смысл. Есть он и здесь.

Устранение слова Божиего ведет к отсутствию его в жизни людей. А то, что отсутствует, того нельзя и преступить (переступить), оказавшись тем самым в положении преступника. Следовательно, словом «устраняя» в некоторой степени ослабляется осознание преступности преступающих слово Божие, которая подразумевается славянским текстом.
И воздохнув духом своим

И Он, глубоко вздохнув Мк 8: 12

И в душе, душою Своею «воздохнув», а не сделав легкими полный вдох и выдох.

Во время сие (сл) – быть может, во всякое время, пока не прекратится само время, отведенное для существования отдельного человека или всего человечества.

Во изгнании (сл) – не совсем то же самое, что и «во время гонений». Гонения предполагают повсеместное непрестанное всестороннее преследование гонимых, а изгнание вполне может ограничиться высылкой или лишением права доступа в какие-либо сообщества, от криминальных до мистических, и допуска к информации о происходящих в этих сообществах событиях и процессах.

Оставить – может означать не оставление на произвол судьбы, а изживание пристрастного отношения ко всем исчисленным с сохранением заботы о них, как о доверенных или порученных человеку Богом; заботы о людях ради Бога и в соответствии с Евангелием.

О зове, даже если он очень громок, не говорят, что это крик. И громко звать далеко не то же самое, что кричать. Строго говоря, сам крик требует напряжения только голосовых связок, зов требует участия всех телесных сил и способностей, а призывание Христа с молением о помиловании – утруждения всех душевных сил, что, кстати сказать, и совершает человек при Иисусовой молитве. Слепой не видел Христа телесно. Слыша говор и шаги большого количества людей. Он верил тому, что Христос недалеко от него. Он верил, что Христос помилует его и стал, для того, чтобы его слова были услышаны, звать достаточно громко. Он звал Христа – и был призван Им, и исцелен, и увидел Его, и последовал за Ним. Можно сказать, что это и было его призванием. Позволительно заключить, что нечто подобное происходит при Иисусовой молитве в духовной сфере с человеческой душой, которая получает возможность последовать Христу, ясно видя духовный путь.

Заблуждаются люди по неведению, а прельщаются тем, что в высшей степени лестно человеку по желанию самообольщения. Заблуждающийся без протеста и даже с благодарностью примет объяснение, указывающее на ошибочность своих рассуждений и представлений, которые для него самого могут оказаться помехой, а прельщенный желает не отказываться от лестного и тем приятного для него; им, прельщенным, всегда было лестно считать себя знатоками духовных законов и людьми высокой духовности.

Создается ощущение, что если славянский текст выражает жестокую насмешку, то русский скорее является выражением чувства «глубокого внутреннего удовлетворения» по поводу того, что Спаситель-то, оказывается, не может Себя спасти и, следовательно, не является ни Сыном Божиим, ни, тем более, Богом.

Оказывается «благообразный» означает «знаменитый». Как все-таки схожесть и богатство славянского и русского языков позволяет врагам всего русского, в том числе языка и веры, изменять смысл сказанного при том, что эти изменения не только не бросаются в глаза, но даже остаются практически незамечаемыми.

Предсказывать можно и интересующимся, а обещать только тому, кто хочет и ждет обещаемого с надеждой на исполнение обещанного.

Слова русского текста создают впечатление, что «оружие пройдет душу», чтобы открылись помышления многих сердец, а славянский совершенно определенно говорит о том, что распятие Спасителя откроет помышления и расположения многих сердец и этим обнаружит злобность человеческую, что бывает страшнее и мучительнее. Ведь практически всеобщее желание смерти сына может поразить сердце матери с не меньшей силой, чем сама его смерть.

Ведь совсем еще недавно от человека, узнающего неожиданно о чьем-либо недостойном поведении, можно было услышать слова: он поразил меня; он поразил меня в самое сердце. При этом, разумеется, речь шла о поражении не оружием, а поступками и отношением.

Кроме того, распятие единственного сына поражает сердце всякой матери страшнее любого оружия, а Сын Человеческий и Его Матерь в этом смысле не были исключением.

О том, что находится в пространстве, можно говорить как о кривом или прямом, как о том, что можно выпрямить, сделать прямым. Маловероятно, чтобы Евангелие предписывало прокладку новых, прямых дорог, да и Господу не было нужды в том, чтобы люди делали для него что-либо подобное. А вот чтобы люди относились к внепространственному пути, на который призывает их Господь как к правому, правильному, выправляющему душу – этого хочет Господь. Поэтому слова «путь Господень» очевидно означают не тот путь, которым шествовал Господь по земле, а тот, на который Он указывал людям, как на правый путь сердца человеческого, которое и нужно уготовить к принятию Господнего пути, уготавливая тем самым путь Господень в сердце.

Считать, что перестановка слов в данном случае не имеет значения, было бы не совсем правильно, поскольку, если эта перестановка ничего не меняет, возникает вопрос: а зачем она была произведена и что ею достигалось? Скорее всего, затем (потому), что выражение «достойные плоды» исподволь связывается или соотносится с достоинством как самих дел, так и того, кто их делает, а слова «достойны покаяния» определенно требуют снижения мнения человека о самом себе, признания им своей греховности и недостаточности, а отнюдь не поисков собственного достоинства.

Иными словами – признания человеком неспособности собственными делами искупить свои же грехи. И о каких «достойных плодах» или делах в этом случае может идти речь?
Много же убо и ина утешая благовествоваше людям

Многое и другое благовествовал он народу, поучая его Лк 3: 18

Славянский текст склоняет считать слова Иоанна Крестителя утешительными, но переводчикам на русский язык они, очевидно, таковыми не представлялись. Поэтому слово «утешая» и заменено словом «поучая». А может быть само благовествование это не представлялось им утешительным.

Славянский текст говорит о царствах вселенных в часе – или иной части – времени, о царствиях, приблизительно так же вселенных в земной мир, как люди временно вселяются в жилище и потом, раньше или позже, вынуждены покинуть его. Таким образом, речь в данном случае идет о царствах временных, сколь бы долго во времени они ни существовали, ибо в земном мире иных царств нет и быть не может – все они преходящие.

Фактически дьявол соблазнял Спасителя отвратиться от вечного Царствия Небесного ради царств и царствования в них временного. Не вышло. А вот людей соблазнять тем же способом и к тому же тоже не получается, но по совсем другой причине: люди сами отвращаются от вечного и, будучи существами активными, просто вынуждены, бедолаги, искать земного и отталкивать друг друга, чтобы дьявол их заметил в общей толчее.

А русский текст всего лишь повествует о скорости демонстрации существовавших в то время преходящих земных царств. И кому? Всемогущему, Вездесущему и Всеведущему.

Лишних, ничего не значащих, слов в Евангелии нет, поэтому лучше было бы сказать, что руки возлагались на каждого в отдельности, по одному. Выражаясь современным языком – был индивидуальный подход к каждому больному, а не сеанс коллективного исцеления.

Не просил, не повелел, не научил, а именно молил как Сын Человеческий и человек при обращении к другим человекам, собственным примером научая должному расположению. Кроме того, употребление слова «моли» показывает, что Спаситель не величался перед людьми Своим учительством, а относился к нему как к служению.

И мало кто, живя строго по законам Ветхого Завета, сразу захотел бы склониться к Новому Завету, а живущий вообще без закона вряд ли захотел бы принять какой-либо закон. Поэтому и избраны были Христом те, кто не наполнил свое сознание книжной премудростью ибо «буква мертвит» и поэтому сохранил способность вместить животворность Его слова.

Смысл славянского и русского текстов совершенно противоположен. В одном говорится, что богатые далеки от собственного душевного утешения, что они «отстоят» от него, занятые поисками в материальных благах того, что в них и быть-то не может – душевного утешения. Но славянский текст ни в коей мере не исключает изменения жизненной позиции богатых, не исключает возможности утешения и для них, в то время как русский текст совершенно непреложно утверждает, что они уже сполна получили свое утешение и как бы исключает для них возможность покаяния.

Интересно, что примечание к славянскому тексту, – «яко восприемлете утешение ваше», – якобы имеющее своей целью его разъяснение, на самом деле оправдывает русский текст, почти дословно воспроизводя его.
Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! (сл – егда добре рекут вам вси человецы) Лк 6: 26

Все же не когда «будут говорить», а когда «говорят». А русский текст ненавязчиво отвлекает внимание от настоящего к будущему и не позволяет человеку задуматься: а не говорят ли мне сейчас все люди доброе? Может быть, и это способствует тому, что, в ожидании будущего, люди в настоящем не только не боятся, но и активно ищут одобрительных отзывов о собственной личности и лестных высказываний в свой адрес. Но увидеть горестность этого состояния не позволяет лестность, приятность одобрительных высказываний.

Но принципиального значения это различие не имеет. Гораздо важнее то, что, по мнению св. отцов, без вреда для себя похвалу может выслушать только святой; впрочем, и безо всякой пользы для себя. Поэтому, естественно, горе вам не тогда, когда люди между собой будут говорить о вас хорошо, а когда «добре рекут вам (выд. наше – авт.) вси человецы».
яко той благ есть на безблагодатныя и злыя

ибо Он благ и к неблагодарным и злым Лк 6: 35

Примечание к слову «безблагодатныя» – «неблагодарныя». Набрано примечание, для пущей убедительности, кириллицей, но и в этом случае является попыткой привить дух и смысл русского текста к славянскому, поскольку «безблагодатный» – это и не ищущий благого даяния, и не признающий земного благом, а дающего – Благим, и считающий самого себя причиной всякого блага в собственной жизни… И, конечно, неблагодарный, но ведь неблагодарность – это всего лишь одно из проявлений безблагодатности.

Славянские слова, в отличие от русских, показывают также, что безблагодатные – это не лишенные благодати, а не принимающие ее – или, что то же самое, отвергающие благодать. А неблагодарные – те принимают и не благодарят.
Ученик не бывает выше своего учителя; но, и усовершенствовавшись, будет всякий как учитель его (сл – совершен же всяк будет якоже учитель его)

Лк 6: 40

Совершен – в совершенстве наученный тому, что знал или умел учитель, а усовершенствоваться может, скорее всего, самоучка. Впрочем, очень многое зависит от призвания и одаренности. Что же касается людей, именовавшихся учителями, но занимавшимися духовно-нравственным формированием человека, то их учение научало обучаемого ценить то, что ценимо самим учащим. Таким образом, достигнув, положим, совершенства в вопросах нравственности, ученик, по природе нравственности, сам не будет считать себя выше учителя своего, а истины, которым он будет учить, не будут выше истин, которым учит людей его учитель.

Может быть, не столько сотник дорожил слугой, сколько слуга «бе ему честен», что можно понимать как «был ему предан». В данном случае то, что может быть следствием слов славянского текста, преподносится как их перевод.

Но бывает и так, что тягостность страданий, причиняемых болезнью, заставляет человека хотеть смерти, хотя сам он еще может какое-то время пожить, еще не «при смерти». Поэтому вполне допустимо, что славянский текст описывает не телесное, а душевное состояние слуги. Примечание к слову «хотяше» – «имеяше», что является очередной попыткой не уточнить смысл русского текста, а навязать его неточность славянскому.
Болий рожденных женами пророка Иоанна Крестителя никтоже есть

Из рожденных женами нет ни одного пророка больше Иоанна Крестителя, но меньший в Царствии Божием больше его Лк 7: 28

Противоречие незначительно: русские слова говорят о том, что большего, чем Иоанн Креститель, нет среди пророков, а славянские – что нет большего, чем он, среди людей.

Следовательно, тот, кто не ищет прощения или отвергает его, предстает человеком, совершенно не имеющим любви в себе и чуждающимся любви к себе. При этом, поскольку любовь не может быть ограничена чем-либо внешним по отношению к ней, чуждающийся любви не ее ограничивает, а себя от нее отграничивает. Любовь человека может быть слаба, если человек большей частью направляет ее на самого себя. В этом случае и чья-либо любовь к человеку делается непосильной и неприемлемой для него, поскольку любовь принимается только взаимной любовью, а без любви могут быть приняты ее внешние, материальные проявления, но ни как не сама любовь. Любовь не может быть за что-либо, ибо в этом случае к ней, так или иначе, примешивался бы меновый или торговый оттенок и дела любви превращались бы в дела соразмерной оплаты приобретенного или воздаяния за полученное. Поэтому кажется, что смысл слов «яко возлюби много» лучше был бы передан словами «потому, что возлюбила много», чем словами «за то, что возлюбила много». Это же определение позволяет уяснить, кому прощается мало – тому, кто мало любит. Ну, а не получает прощения, наверное, тот, кто совсем не любит. Ведь только любовь согрешающего способна покрыть его грехи.

Славянские слова, пусть в форме вопроса, говорят о том, что сами бесы считали себя не имеющими ничего общего с Сыном Божиим; ничего такого, что было бы значимо и для них, и для Него; что не может быть ничего такого, что было бы «мне и тебе».

Что мне и тебе, что есть такого, что и мне, и тебе может быть важно, нужно или интересно? Что может быть общего между нами? – Ничего.

Русские же слова могут привести к мысли о том, что Сыну Божиему нет никакого дела до бесов. Но как может Спаситель не обращать внимания на бесов, если Он и воплотился для того, чтобы избавить людей от их мучительства?

Стоит только представить себе, что все плакавшие и рыдавшие (Лк 8: 52), услышав слова Христа сказавшего, что девочка «не умерла, но спит», стали не ругаться на Него за несвоевременные бестактные утешения, не насмехаться или глумиться над Ним, а заливаться смехом как на вечере сатиры и юмора – и почему-то сразу самому хочется плакать и рыдать.

Пытаться искусить можно было возможностью избегнуть мучительной смерти, к которой Спаситель вовсе не стремился по своей человеческой природе, как Сын Человеческий, иначе не молил бы Своего Отца пронести эту чашу мимо Него. Его именно искушали, а не отвергали.

Примечание к слову «искушену», – «отвержену» и, как обычно, имеет целью реабилитацию сделанного перевода:
Учитель! Умоляю Тебя взглянуть на сына моего (сл – призри на сына моего)

Лк 9: 38

Люди неимущие и ослабленные ранее содержались в так называемых «домах призрения», где получали пищу, повседневный уход, медицинскую помощь; в домах, где о них проявляли всестороннюю заботу. Поэтому перевод слова «призри» словом «взгляни» представляется либо упрощенным, либо неверным.

С примечанием к славянскому слову «един» произошло то же, что и обычно: слово «един», оказывается, означает «особь». А то, что Он один высказал мысль, не пришедшую в голову никому из учеников, несмотря на ее очевидность, и переводчикам, видимо, не пришло в голову, несмотря на доступность этой мысли.

Еще одно определение блаженства, пребывания во благе. Не видеть того, что наполняет человека благом, могут те, кто лишен такой возможности и способности собственным произволением.
Егда крепкий вооружився хранит свой двор, во смирении суть имения его

Когда сильный с оружием охраняет свой дом, тогда в безопасности его имение

Лк 11: 21

Но если не хранит не только собственно дом, но и двор, на котором расположено имение его, то само имение утрачивает смирение перед своим владыкой и в имении возникают ропот, неповиновение и открытые мятежи. То же самое происходит, когда сильный не вооружается, а отлагает свое оружие или любым путем приводит его в негодность небрежением или повреждением.

Обращает на себя внимание та тщетная тщательность, с которой переводившие стремились изъять слово «смирение» из обращения, даже занимаясь переводом Евангелия.
Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие (сл – хранящие) его

Лк 11: 28

Но не могут быть блаженными те, кто, слушая не слышит, равно как и те, кто не хранит слово Божие от забвения или искажения. А поскольку, как делается все очевиднее, переводившие отнюдь не ставили перед собой целью приведение людей ко блаженству, они и устранили слово «хранящие».

Если славянский текст призывает к бдительности, поскольку свет души человеческой, поврежденный грехом, безусловно «тма есть», то русский предлагает посмотреть, является ли этот свет действительно светом допуская такую возможность или, быть может, это все-таки тьма?

А эти слова описывают поведение церковных властей, которые мало того, что приписали и присвоили себе исключительную способность изъяснять закон, но и, не будучи в состоянии воспрепятствовать пытающимся отыскать, восстановить или уяснить его смысл, подвергают их брани.

Желание вознестись, конечно, может повлечь за собой беспокойство. Но беспокойство не самостоятельная составляющая душевной жизни человека, а одно из эмоциональных последствий не только возношения, но и практически любого греха. Само же по себе беспокойство не возникает, поскольку не бывает последствий без их причин. Поэтому беспокойство может быть следствием возношения, но не подменять его собой и не приравниваться к нему.

Но это присказка. Сказка впереди.

Дело в том, что чем больше возносится человек в собственном мнении о себе, тем на большее и лучшее он, по чувству справедливости, ощущает себя имеющим право. Вот об опасности этого возношения, влекущего за собой множество других грехов, и предупреждали слова славянского текста. Поэтому они и были заменены.

Таким образом, славянские слова побуждают противостоять самому греху, а русские – только его последствиям, не касаясь собственно самого греха.
Что же и о себе не судите праведное

Зачем же вы и по самим себе не судите, чему должно быть? Лк 12: 57

Очевидно, что славянский текст напоминает людям о необходимости праведно судить самих себя, а русский – судить по себе о будущем. Различие текста очевидно и влечет за собой совершенно различную ориентацию людей.

Судить по самим себе о том, что должно быть – это что, какой-то малоизвестный способ гадания, оригинальное проявление мечтательности или все та же тенденция человека считать себя мерою всего?

А вот судить о себе «праведно», правдиво оценивать себя и свое положение или состояние человеку вполне доступно и посильно. Впрочем, судить о самом себе «неправедно» тоже возможно, и этой возможностью человек пользуется гораздо чаще.

Говорящий об одном и том же текст переведен различно в разных Евангелиях. Неизменным в переводах остается одно: желание переводивших низвести смирение до уровня унижения.

Что же касается самого унижения, то следует сказать, что можно унизить человека во мнении окружающих или умалить его материальные и социальные возможности, но это никоим образом не унижает самого человека. Впрочем, можно попытаться склонить человека к унижению самого себя, соблазняя совершить тот или иной грех. Например, человек, возносящийся и, в связи с этим, склонный к завышенной самооценке, на многое претендует. Такой будет чувствовать себя униженным при лишении того, на что считает себя имеющим право: материального достатка, хорошего отношения, признания заслуг… Но ощущение унижения будет привнесено в душу только гнездящимся в ней грехом возношения (самомнения), поскольку, если ничто из окружающего не может осквернить человека, то в еще меньшей степени оно способно унизить его.
Прошу тебя, извини меня (сл – имей мя отречена) Лк 14: 18, 19

Ни приобретший земли, ни купивший волов не сочли нужным хотя бы из вежливости попросить прощения за отказ от приглашения; просто сообщили, что отрекаются от приглашения, что они отказываются придти. Только женившийся сказал, что не может, не имеет возможности явиться на ужин, но об извинении и он даже не упомянул, хотя русский текст, естественно, утверждает противное.

И сейчас люди, как само собой разумеющееся, бытовые дела приводят как уважительную причину, по которой они чуть ли не право имеют быть безразличными к происходящему в церкви, а дома пренебрегать чтением и молитвами… К ним и обращены слова: «сказываю вам, что никто (сл – ни един; без исключений) из тех званых не вкусит моего ужина , ибо много званных, но мало избранных» (Лк 14: 24).
Отче! Дай мне следующую мне (сл – достойную) часть имения Лк 15: 12, 13
Когда сын просит дать ему ту часть имени, которую, с точки зрения отца, ему следует дать, то это вполне допустимо, хотя и не представляется похвальным. Так воспринимается русский текст. Славянский же текст рисует лопающегося от самомнения наглеца, который не просит, а требует себе «достойную» часть имения. Почему-то кажется, что мнения даже современных отцов о том, чего достоин такой сын, не будут существенно различаться.
Верный в мале, и во мнозе верен есть: и неправедный в мале, и во мнозе неправеден есть

Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом

Лк 16: 10

Да иначе и быть не должно, поскольку свои заведомо предосудительные качества человек не склонен обнаруживать, и они сами проявляют себя в чем-либо малом, ускользнув от внимания человека. Но конкретное человеческое качество, проявляемое в малом или большем, по природе своей и устремленности одно и то же. Поэтому, когда устраниться вероятность воздаяния за неверность в большом, то человек и не побоится оказаться неверным, и сознательно проявит ту же самую неверность, которую, сам не замечая того, проявлял в малом.

Обращает на себя внимание то, что Спаситель, начиная разговор о частной добродетели, – верности, но не о вере, – переходит к более общей, к праведности. В русском тексте этот переход не нашел, к сожалению, своего отражения, хотя он позволяет считать выраженную словами стиха закономерность применимой ко всем добродетелям.
если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? (сл – во истиннем кто вам веру имет) Лк 16: 11

Очевидно, что богатым с большим основанием можно считать не владельца огромного имущества, а человека, ни в чем не нуждающегося. Именно не нуждающийся обладает истинным богатством. Таким богатством было духовно-телесное могущество неотлучного от Бога человека, делавшего его почти всемогущим. А человек, изуродованный грехопадением своих прародителей, мог приобрести только неправедное богатство в силу одного того, что для его, ставшей неправедной, природы только оно и осталось доступным и досягаемым. Если же человек, пользуясь ничтожным неправедным богатством, совершает столько зла, то какое бы зло он не совершил, получив в свое распоряжение богатство истинное?

Чьим усилием? Очевидно, что своим собственным. О том, что никаким усилием человеческим невозможно войти в Царствие Небесное уже говорилось, как говорилось и о том, что склонять человека к надежде на свои усилия свойственно самонадеянным так же, как алкоголикам свойственно вовлекать людей в пьянство.

Но любопытно примечание к словам «и всяк в не нудится»: «с нуждею входит». Почему-то казалось, что в Царствие Небесное входят с радостью.
Тако и вы, егда сотворите вся повеленная вам, глаголати, яко раби неключими есмы: яко, еже должни бехом сотворите, сотворихом

Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать Лк 17: 10

Сказано Апостолам, просившим умножить их веру (сл – приложить им веру).

Русский текст вызывает некоторое недоумение, поскольку рабы, исполнявшие все, сколько бы их ни было, повеления господина, всегда стоили достаточно дорого. Но суть не в этом.

Еще большее недоумение возникает при сравнении славянского и русского стихов, которые приведены как противоречащие друг другу: при рассмотрении помещенных рядом стихов обнаруживается, что они практически идентичны. И не сразу отдаешь себе отчет в том, что стихи эти оказывают на душу читающего различное воздействие из-за того, что только один знак препирания (двоеточие) находится в русском стихе не там, где он стоит в славянском.

Результат этой перестановки очевиден. Славянский текст содержит ответ Спасителя, на вопрос своих учеников. Он советует им говорить и думать о себе, как о не получивших свободу рабах, и этим пресекать прилоги самоуверенности, не дающей места вере. Русский же стих предписывает считать себя «ничего не стоящими» в глазах Спасителя рабами всех, кто сделал только то, что должен был сделать. Поэтому всякий ищущий спасения своей души невольно начинает искать, что бы ему этакое совершить помимо должного. Внимание при этом, естественно, упускает из вида должное, и человек взращивает самоуверенность даже не делами, а признанием собственной способности их совершить и поисками возможности это сделать.

Из подобного понимания Евангелия, скорее всего, и возникло католическое учение о «сверхдолжных» заслугах святых, которое ведет не к «приложению веры», а к росту католической самоуверенности.

Ну, никак не могут уняться переводившие: все им хочется настоять на том, что Спаситель был отвержен. Да если бы Он был отвержен, не было бы у них ни Евангелия, ни возможности искажать его.

Может быть, когда страдания Спасителя уже закончились, Его искушения, видящего отношение к Своим телесным мучениям и смерти, еще несколько продолжились.
Один оставляется на постели, на поле… На это сказали Ему: где, Господи? Он же сказал им: где труп (сл – тело), там соберутся и орлы Лк 17: 37

Иногда Спаситель не отвечает на заданный вопрос, а говорит о том, что считает более важным. При этом Его слова оказываются разрешающими и заданный вопрос. Может быть, Его ответ можно понимать как указание на то, что где будет тело Христово, где Христос, там и соберутся удостоенные пребывания с Ним, хотя, может быть, и не всегда достойные. А орлам нет причин собираться там, где труп, хотя бы потому, что они не относятся к стервятникам и падалью или мертвечиной не питаются. В то же время с орлами традиционно связывается представление об определенном достоинстве и, вытекающее из этого, представление о том, что они могут собираться в достойном их месте.

Насколько верно объяснение смысла слов стиха каждый может решить сам. Но не оставляет одна мысль: почему слово «тело» переведено словом «труп»? Не хотелось бы так думать, но, быть может, в этом нечаянно нашло свое отражение тщательно скрываемое отношение ко Христу переводивших?

А исчерпывающий ответ на заданный вопрос находится в Евангелии от Иоанна: «Хочу, чтобы там, где Я и они были со Мною» (Ин 17: 24) и «Где я, там и слуга Мой будет» (Ин 12: 26).

Слова русского стиха говорят о защите «избранных», что создает обманчивое представление об их защищенности от внешних бед или даже об избавлении от них. Эти слова входят в определенное противоречие со словами Спасителя о том, что христиане будут гонимы миром, и о том, что «многими скорбями» человеку надлежит войти в Царствие Небесное.

А славянские слова, не вызывая у человека иллюзорных надежд и не вводя его в заблуждение, говорят о том, что отмщение Его гонителям Господь «сотворит… вскоре». И избегнуть этого отмщения ни у кого нет ни малейшей возможности. Сказанным не отвергается и не исключается противостояние врагам, в том числе и с оружием в руках.

Видя безнаказанность как врагов веры, так и врагов народа, можно было бы усомниться в истинности слов Евангелия. Но разве кто-нибудь молится день и ночь об избавлении от этих врагов?

Унизить человека извне совершенного невозможно, если он сам в себе не воспринимает происходящее с ним как унизительное для него. Но и сам себя человек не может унизить, поскольку не унижаем образ Божий. Единственное, что реально унижает человека, это согрешения, в том числе и возношение. А пребывать в смирении – вполне доступно даже для облеченного властью. Можно было бы привыкнуть, но режет глаз, повторяющееся приравнивание смирения к унижению.

Славянский текст отражает понимание того, что человек, даже трудящийся ради спасения, благодаря своим трудам может быть только спасен, но никак не сам спастись теми же трудами.

Разбросанную по миру ее же желаниями душу можно спасти только терпением, которое не устремляется к реальности, а принимает ее. Таким образом, терпение стяжет душу от мира к человеку и этим спасет ее. Если русский текст призывает спасать души и этим дезориентирует людей, ибо душевное спасение не в их власти, то славянский побуждает совершать то, что во власти и произволении человека, научая тому, что не мечтательно, а реально ведет к спасению души.

Русский текст, естественно, акцентирует внимание на предательстве, а славянский – на его добровольной отдаче за людей.

Впадают резко, сразу. И опасаясь заметного и впечатляющего впадения в неприятности, не замечают постепенного, плавного вхождения на удобный и просторный путь, желание пребывать на котором и оказывается тем самым искушением, об избавлении от которого заповедано молиться. Весьма искусная и тонкая дезориентация и дезинформация.