2-е издание, исправленное Ответственный редактор

1

Сьерра Клэнтон Мадрид никак не могла унять дрожь. Желудок свело. Голова раскалывалась от сильной пульсирующей боли. С то­го момента как Алекс поведал ей новость, видимо, резко подско­чило давление.

Такой головной боли у нее не было со времен школьного бала, который по традиции устраивался для старшеклассников. В тот день Алекс заехал за ней на видавшем виды «шевроле» букваль­но за три минуты до появления ее отца на подъездной аллее. Еще ни разу на ее памяти отец не приезжал домой так рано. Ей сле­довало догадаться, что это произойдет именно в тот день. Она до сих пор не может забыть выражение его лица, когда он увидел Алекса, длинноволосого красавца латиноамериканских кровей во взятом напрокат смокинге, стоящего на широком крыльце их се­мейного викторианского особняка на Мэтсен-стрит. И как назло, именно в эту минуту Алекс потянулся к ней с тем, чтобы прико­лоть орхидею к ее затейливому наряду. Когда Сьерра услышала, как хлопнула дверца машины отца, она едва не лишилась чувств от страха.

Именно тогда началась головная боль, которая только усили­лась от вопроса, застывшего в глазах Алекса.

— В чем дело? — спросил он.

Что она могла ответить ему? Да, она говорила отцу об Алексе, просто она сказала не все.

Отец и Алекс стали пререкаться, но, к счастью, вмешалась ма­ма и успокоила отца.

10

В конце концов Алекс проводил ее к машине, которую взял на вечер у своих родителей, и помог сесть. В это время отец Сьерры стоял на ступеньках крыльца, испепеляя Алекса взглядом. А тот даже не смотрел на нее, пока заводил машину и выводил «шев­роле» с обочины на дорогу. Они уже проехали половину пути в Санта-Розу, прежде чем он заговорил:

• 
  Ты что, не сказала ему, кто повезет тебя на бал, да?
  
• 
  Нет, сказала.
  

• 
  Ну конечно, просто забыла упомянуть кое-какие важные подробности, так, chiquita*?
  

Он никогда не называл ее так прежде, что, по всей видимости, не предвещало ничего хорошего для предстоящего вечера. Больше он не проронил ни единого слова на протяжении всего пути к до­рогому ресторану в Санта-Розе. Она заказала что-то дешевое, что еще больше распалило его ярость.

— Ты думаешь, я не в состоянии оплатить что-то более сущест­

венное, чем обычный салат?

С пылающим лицом Сьерра заказала такой же, как у него, уве­систый кусок ростбифа, но он не стал выглядеть счастливей.

Дальше все пошло еще хуже. К десяти Алекс вообще перестал разговаривать. Для нее же все закончилось в туалетной комнате ресторана «Вилла де Шантеклер», где она распрощалась с прекрас­ным обедом, которым он ее угостил.

Она была до безумия влюблена в Алехандро Луиса Мадрида. И слово «безумие» здесь ключевое. Отец предупреждал ее. Ей сле­довало послушаться.

А теперь она выплакала все глаза, пока ехала по шоссе Олд-Редвуд, которое соединяло Виндзор с Хилдсбургом. Сьерра была в смятении, она предпочла бы остаться в теперь уже «романтичном прошлом», нежели пребывать в пугающем неопределенностью на­стоящем и будущем.

Таким вот бедствием оказался тот школьный бал. В то вре­мя как большинство ее одноклассников разъехались на вечерин­ки и кутили до рассвета, Алекс отвез ее домой задолго до полуно­чи. У парадного входа в дом горел чересчур яркий свет. Вероят­но, пока она отсутствовала, отец сменил лампочку в 60 ватт на

* Малышка (исп.).

11

другую, мощностью в 250. Даже в доме в ту ночь горели все све­тильники.

Словом, света было предостаточно, чтобы увидеть, как Алекс кипел от злости. Но выражение его лица таило в себе нечто более глубокое, чем просто злость. Она буквально чувствовала его стра­дание, скрытое за холодной отстраненностью. Сьерра тогда поду­мала, что он сейчас просто уйдет. К несчастью, он не намеревался уходить прежде, чем выскажется.

— Было ошибкой вообще связываться с тобой, я знал.

Его слова острой болью отозвались в сердце девушки. А он про­должал говорить:

— Я не герой шекспировской трагедии, Сьерра. Я не Ромео.

И не для того я пригласил тебя, чтобы позабавиться.

Сказав это, он отвернулся и пошел прочь, он был уже у самой лестницы, когда она наконец смогла проговорить сквозь душив­шие ее слезы:

— Я люблю тебя, Алекс.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Что ты сказала?

В его глубоких темных глазах еще пылала злость — и основания на это у него, конечно, были. Она ведь не задумывалась о том, че­го стоили ему все ее недомолвки. Она заботилась только о том, как избежать стычек с отцом.

Алекс стоял и ждал.

• 
  Я... Я сказала, что люблю тебя.
  

• 
  Скажи это по-испански, — потребовал он таким тоном, ка­ким обычно отчитывал ее.
  

Она сглотнула, лихорадочно гадая, не раздумывает ли он, как больнее унизить ее, перед тем как навсегда исчезнуть из ее жизни.

— Те amo, Alejandro Luis Madrid. Corazon y alma*.

Потом она разрыдалась, прерывисто, тяжело всхлипывая. Он обнял ее и на испанском языке обрушил поток своих чувств. Ко­нечно, нельзя сказать, что она поняла все слова, но по глазам и по его прикосновениям она почувствовала, что любима.

На протяжении многих лет он еще не раз, в моменты сильных эмоциональных потрясений будет вдруг переходить на свой родной

* Я люблю тебя, Алехандро Луис Мадрид. Всем сердцем и душой (исп.).

12

язык. Он говорил по-испански в их первую брачную ночь, и еще, когда она сказала ему, что беременна. Он плакал и что-то шептал на своем языке в те светлые утренние часы, когда Клэнтон про­бивал себе дорогу в этот мир, и потом, когда родилась Кароли­на. И, глотая слезы, говорил по-испански в ту ночь, когда умер ее отец.

Но этой ночью на крыльце они оба забыли о ярком освещении. Они вообще забыли обо всем на свете, пока не распахнулась вход­ная дверь и отец не велел ему уйти.

Ей запретили встречаться с ним. В то время ее отцу было от­кровенно безразлично, что Алекс был четвертым по успеваемо­сти на курсе из двухсот человек. Важным для него было только то, что Луис Мадрид, отец Алекса, был «одним из этих латиносов», которые работали на виноградниках в округе Сонома. Ее отца также вовсе не заботило, что Алекс работал по сорок часов в неде­лю на местной газовой станции, чтобы скопить денег на учебу в колледже.

— Желаю ему удачи, — сказал отец, и было совершенно ясно,
что как раз удачи он желает Алексу в последнюю очередь.

Сьерра приводила доводы, улещивала его, хныкала и умоляла. Обратилась за помощью к матери, которая на удивление поспеш­но отказалась принять ее сторону. В отчаянии она пригрозила, что сбежит из дому или покончит жизнь самоубийством. Этим она привлекла к себе внимание.

• 
  Стоит тебе хоть раз позвонить этому латиносу, и я звоню в полицию! — кричал отец. — Тебе пятнадцать. Ему восемнадцать. Я сделаю так, что его посадят!
  
• 
  Если ты это сделаешь, я скажу в полиции, что ты жестоко обращаешься со мной!
  

Отец тогда позвонил тетке в Мерсед и договорился отослать к ней племянницу на несколько недель, чтобы остудить пыл Сьерры.

Алекс ждал ее. Но когда она вернулась, он оказался еще несго­ворчивей, чем ее упрямый родитель. В запасе у него имелась па­рочка лаконичных испанских словечек, с помощью которых он четко выразил свое отношение к идее Сьерры встречаться тайно. Алекс как истинный боец предпочитал действовать открыто. И она никак не предполагала, что он дерзнет самостоятельно решить про­блему. Однажды он просто появился у ее дома, через пять минут

13

после прихода отца с работы. Позже она узнала от соседки, что около часа Алекс поджидал его на улице. Мать из сочувствия к их затруднениям пригласила Алекса пройти в холл, пока не придет отец и не выставит его вон.

Крепко стиснув руль своей «хонды-аккорд», Сьерра вспомина­ла, что она почувствовала в тот день, когда увидела Алекса в холле между отцом и матерью. Она была совершенно уверена, что отец убьет его или, по меньшей мере, изобьет до полусмерти.

— Что он здесь делает?

Даже сейчас она слышала гнев в голосе отца, когда тот швыр­нул свой кейс на пол. Сьерра была абсолютно убеждена в том, что отец лишь освободил руки, чтобы вцепиться в горло Алекса.

Молодой человек отошел от матери Сьерры и повернулся ли­цом к отцу.

• 
  Я пришел просить разрешения встречаться с вашей дочерью.
  
• 
  Разрешения! Так же, как вы испросили разрешения повезти ее на школьный бал?
  
• 
  Я думал, Сьерра решила этот вопрос. Я ошибся.
  
• 
  Именно! Вы очень ошиблись! А теперь уходите отсюда!
  
• 
  Брайан, дай молодому человеку шанс ис...
  
• 
  Не вмешивайся, Марианна!
  

Здесь Алекс проявил твердость своего характера.

— Все, что я прошу, — это выслушать меня.

Он даже не заметил, что Сьерра стояла наверху лестницы.

— Я не желаю ничего слушать.

Выглядели они как два ощетинившихся пса.

• 
  Папочка, пожалуйста... — сказала Сьерра, спускаясь по лест­нице. — Мы любим друг друга.
  
• 
  Они, видите ли, любят друг друга! Сомневаюсь, что он тебя любит.
  
• 
  Ты не понимаешь! — сдавленным голосом воскликнула она.
  
• 
  Я многое понимаю! Марш к себе в комнату!
  
• 
  Без Алекса я никуда не пойду, — заявила она в ответ, спус­тившись в холл и заняв место рядом со своим любимым. И в этот самый миг она вдруг отчетливо поняла, что стоит отцу лишь дви­нуться в сторону ее Алекса, и она сделает все, что в ее силах, чтобы остановить его. Никогда еще она не испытывала такой яростной решимости!
  

14

Алекс схватил ее за руку и решительно подтолкнул — Сьерра оказалась за его спиной.

— Это мужской разговор. Не вмешивайся.

И пока он говорил, он ни разу не отвел взгляда от отца.

• 
  Убирайтесь из моего дома.
  
• 
  Все, что мне нужно, это несколько минут разговора с вами, мистер Клэнтон. Если после этого вы мне укажете на дверь, я от­ступлю.
  
• 
  Прямо в Мексику?
  
• 
  Брайан!
  

Как только отец произнес эти слова, лицо его приобрело све­кольно-красный оттенок. Алекс же под влиянием своих собствен­ных предубеждений не намеревался легко уступать.

— Я родился в Хилдсбурге, мистер Клэнтон. Как, собственно,

и вы. Мой отец официально прошел тест на получение гражданства
десять лет назад. Он сдал экзамены на отлично. На все пятьдесят
звездочек. В своей жизни он ни разу не обращался к государству за
помощью и не взял ни одного доллара из социальных пособий. Он
усердно трудится на своей работе и, возможно, усерднее, чем вы в
вашем роскошном офисе в центре города занимаетесь вопросами
недвижимости. Мы живем не в викторианском особняке, — ска­
зал он, быстрым выразительным взглядом окинув помещение, —
но и не в лачуге.

Его небольшая пламенная речь не изменила ситуацию к лучшему.

• 
  Вы закончили? — спросил отец, легкое смущение которого уже выгорело в испепеляющей ярости.
  
• 
  Вам, вероятно, приятно будет услышать, что мои отец и мать с таким же неодобрением относятся к моему выбору, как и вы.
  

От глубокого изумления у Сьерры открылся рот.

• 
  Не одобряют Сьерру? — возмутился оскорбленный отец. — Почему?
  
• 
  Почему, как вы думаете, мистер Клэнтон? Она белая, и она протестантка.
  
• 
  Может быть, вам следует прислушаться.
  
• 
  Я прислушиваюсь к их мнению. Я глубоко уважаю своих ро­дителей, но у меня есть и свое мнение. Я так понимаю: фанатик есть фанатик, вне зависимости от цвета кожи.
  

Долгая напряженная тишина повисла в холле.

15
— Итак, — с непреклонной решимостью продолжил Алекс, —
будем говорить или мне уйти?

Полный решимости отказать, отец быстро взглянул на Сьерру, потом на Алекса.

— Будем говорить, — и он кивнул головой в сторону комна­
ты. — Сомневаюсь только, что вам понравится то, что я собира­
юсь сказать.

Следующие два часа они провели в небольшом кабинете, окна которого выходили на сторону фасада, а в это время на кухне в обществе матери Сьерра то горько плакала, то злилась, придумы­вая, что именно она сделает, если отец запретит ей встречаться с Алексом. Мать в этот день говорила немного.

Когда отец вошел в кухню, то первым делом сказал, что Алекс ушел. Но далее, прежде чем она успела выпалить все свои обиды и обвинения, он сообщил, что она может видеться с ним вновь, если согласится неукоснительно следовать правилам, совместно уста­новленным обоими мужчинами. Один разговор вечером по теле­фону, не больше трех минут и только после того, как она закончит делать уроки. Никаких свиданий с понедельника по четверг. В пят­ницу ей предписывалось быть дома к одиннадцати вечера. В суб­боту к десяти. Да, именно к десяти. Ей необходимо как следует выспаться перед тем, как ранним утром пойти в церковь на бого­служение. Если ее оценки станут ниже хотя бы на полбалла, Алекс навсегда исчезнет из ее жизни. Если пропустит воскресную служ­бу — те же последствия.

• 
  И Алекс согласился?
  
• 
  Да, он согласился.
  

Ей, конечно, не понравилось ни одно из перечисленных усло­вий, но она была так влюблена, что готова была согласиться с чем угодно, и отец знал это.

— Этот парень когда-нибудь разобьет твое сердце, Сьерра.

Теперь, спустя четырнадцать лет, именно это он и совершил.
Вытирая неустанно набегавшие слезы, Сьерра проехала мост

над рекой Рашн и повернула направо.

Она понимала, что отец надеялся на постепенное охлаждение в их отношениях, которое непременно настало бы спустя какое-то время. Не знал он тогда Алекса, как не увидел и той решимости и безудержной напористости, которые были так свойственны натуре

этого молодого человека. Алекс с отличием окончил среднюю шко­лу и поступил в местный, с двухлетним сроком обучения, колледж в Санта-Розе. Сьерра хотела бросить школу и выйти за него за­муж, чтобы работать и помогать ему оплачивать колледж, ведь это так романтично. Но идея была зарублена на корню. Алекс катего­рично заявил, что собирается получить образование только свои­ми силами, и, естественно, он не хочет иметь в женах безграмот­ную дурочку. Он за полтора года справился с программой коллед­жа в Санта-Розе и поступил в Калифорнийский университет в Беркли, где выбрал бизнес-курс с углубленным изучением компь­ютерных технологий. Она же, в свою очередь, окончила школу и пошла на курсы секретарей, считая дни до получения Алексом диплома.

Как только Алекс вернулся в Хилдсбург, он нашел работу в ком­пании «Хьюлетт-Паккард» в Санта-Розе, купил подержанную ма­шину и снял небольшой одноэтажный домик в Виндзоре.

Когда они не смогли прийти к общему с родителями соглаше­нию по поводу проведения свадебной церемонии, то сбежали в Ри­но, что, честно говоря, никому не принесло особой радости.

Они были женаты десять лет. Десять чудесных лет. Все это вре­мя она думала, что Алекс так же безмерно счастлив, как и она. Ее ни разу не посетило сомнение, и она никогда не задумывалась, что происходило в глубине его души. Почему она не понимала? Почему Алекс прямо и сразу же не сказал ей о своей неудовлетворенности?

Сьерра припарковала свою «хонду» на подъездной дорожке вик­торианского особняка на Мэтсен-стрит, моля Бога, чтобы мать оказалась дома. Мама всегда умела находить нужные в разговоре с отцом доводы и урезонивать его. Возможна, она и Сьерре поможет найти подходящие слова и уговорить Алекса отказаться от своих планов на их будущее.

Сьерра открыла входную дверь, вошла в холл.

— Мама? •

Она закрыла за собой дверь и прошла по коридору на кухню. Чуть было не позвала отца, но вовремя одернула себя.

Острой болью в сердце отозвалось воспоминание о том позд­нем, в три часа ночи, звонке, раздавшемся в их с Алексом доме два года тому назад. Никогда — ни до того, ни после — ей не приходи­лось слышать такой голос матери.

17

— У твоего отца инфаркт, дорогая. «Скорая» уже здесь.

Они встретились у главной городской больницы Хилдсбурга, было уже поздно.

— Он жаловался на несварение этим утром, — потерянно ска­

зала мама. — И плечо у него болело.

Сейчас Сьерра задержалась перед дверью в кабинет отца и за­глянула туда, в безумной надежде увидеть его сидящим у своего рабочего стола и читающим в газете раздел, посвященный недви­жимости. Она все еще скучала по отцу. Странно, но Алексу тоже его недоставало. После рождения Клэнтона и Каролины они с от­цом сблизились: удивительно, но внуки сумели разрушить стену между ними. До рождения детей Сьерра и Алекс редко виделись с родителями. Отец Сьерры всегда находил какую-нибудь убеди­тельную причину, чтобы не принять приглашение на обед. Роди­тели Алекса поступали таким же образом.

Но все изменилось с того момента, как у нее начались схватки. Все как один приехали в больницу Кайзера в ночь, когда Сьерра рожала. Алекс поцеловал ее и предложил, смеясь, назвать их сына Миротворцем. Они остановились на имени Клэнтон Луис Мадрид, объединив имена обеих семей. Когда через год родилась Каролина Мария, Клэнтоны и семья Мадрид уже хорошо знали друг друга. Теперь у них был хороший повод для частых встреч. И, к своему удивлению, родители молодых людей обнаружили, что у них очень много общего, больше, чем они представляли.

— Мама?

Сьерра позвала вновь, не найдя никого на кухне. Она выгляну­ла в окно, выходившее в сад, мать часто можно было застать за ра­ботой на заднем дворе. Там ее тоже не оказалось. «Бьюик-ригал» стоял на подъездной дорожке, так что, решила Сьерра, мама вряд ли уехала на одно из своих многочисленных благотворительных мероприятий или в церковь.

Сьерра вернулась назад по коридору к лестнице.

— Мама?

Может, мама решила вздремнуть? Сьерра заглянула в большую родительскую спальню. Яркий шерстяной плед был аккуратно сло­жен на кровати.

• 
  Мама?
  
• 
  Я на чердаке, дорогая. Поднимайся сюда.
  

18
В полном недоумении Сьерра прошла по коридору и стала под­ниматься по узкой лестнице.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Сьерра, как только пере­ступила порог забитого вещами чердака. Небольшие мансардные окна были открыты. Легкий, нагретый солнцем ветерок освежал пыльное помещение. Частички пыли выплясывали в солнечных лучах. Пахло замшелой древностью и заброшенностью.

Чердак всегда пленял, зачаровывал Сьерру, и, как только она огляделась, все ее невзгоды мгновенно улетучились. Садовые сту­лья были сложены в дальнем углу. Прямо у двери стоял большой молочный бидон, из которого торчали старые зонтики, две тро­сточки и одна массивная изогнутая трость для прогулок. Плетеные корзинки разнообразных форм и размеров лежали на полке. Ко­робки с таинственным содержимым свалены грудой.

Сколько раз им с братом приходилось прибирать свои комна­ты, сортировать, складывать в ящики, да и просто распихивать потерявшие свою функциональную значимость вещи по разным углам чердака? Когда бабушка и дедушка умерли, коробки из при­надлежавшего им дома тоже поселились в этой сумрачной тиши-[ не. Повсюду валялись старые книги, чемоданы, коробки из-под посуды и столового серебра. Вешалка для шляп лежала в дальнем углу на обветшалом ковре, сплетенном руками прабабушки Сьер-ры. Чемодан со старыми платьями, в которые маленькую Сьерру наряжали в детстве, тоже все еще был здесь. Как и массивное овальное зеркало, которое отражало все этапы ее взросления.

Рядом, в вагоне красного игрушечного поезда брата, стояла дю­жина картин в рамах. Картины были сложены вместе и прислонены к стене. Некоторые написаны маслом, над ними работал дедушка, когда вышел на пенсию. Другие представляли собой семейные портреты нескольких поколений. Банки с краской, оставшиеся по­сле ремонта дома, сложены на полке, на случай если понадобится что-нибудь подкрасить. Одна книжная полка забита коробками из-под обуви, содержащими налоговые декларации и деловые отчеты за двадцать лет. На каждую коробку приклеены подписанные ак­куратным почерком отца ярлыки. Старенькая, с облупившейся краской лошадка-качалка одиноко стояла в дальнем углу.

Мать сдвинула кое-какую мебель так, что древняя кушетка де­душки Эджворта, с ножками в виде львиных лап, расположилась