При сдаче крепости, взрывая свою батарею

WALTER JOHANNES STEIN

Вальтер Йоханнес Штайн

«Энигма» Москва, 2012

доктору Фридриху Штайну.

22 марта 1915 года, в Пшемысле,

при сдаче крепости,

взрывая свою батарею.

посвятил ему такие слова:

он склонен был дарить;

да обретет он в смерти

дарующую жизнь!

Помыслы любящих

с ним остаются.

Окончил Венский университет. Защитил диплом по естественным наукам, а затем докторскую диссертацию по теории познания в духовном мире. В 1933 году переехал в Англию. Во время войны был консультантом английских служб по оккультным вопросам, связанным с Гитлером и нацизмом.

Вальтер Штайн вел интенсивную лекционную деятельность (до 300 лекций в год) по антропософии и смежным вопросам. Автор большого количества статей и книг.

С 1945 года работал, в основном, как врач-гомеопат.

Вальтер Штайн исследовал огромное количество средневековых исторических документов и рыцарские романы, посвященные Граалю, в том числе «Парсифаля» Вольфрама фон Эшенбаха, и связал все его действующие лица с реальными историческими персонажами. Одновременно он произвел расшифровку скрытых духовных посланий, включенных Эшенбахом в рыцарский роман, и таким образом доказал, что «Парсифаль» — эзотерический документ, описывающий картины величественных переживаний, встающих на внутреннем пути развития человека.


Эзотерическое истолкование романа о Граале

В 1912 году Штайн, ученик антропософа Рудольфа Штайнера, приобрел в одном из венских букинистических экземпляр эшенбаховского «Парсифаля»; поля книги были испещрены пометками, которые так заинтересовали Штайна, что он разыскал прежнего владельца, которым оказался Адольф Гитлер. Эти двое сдружились на почве общего интереса к эзотерике; вместе они посетили однажды Хофбург — посмотреть на копье, описанное как раз в «Парсифале», — то самое, которым был ранен король Амфортас, чья рана не могла зажить без участия Парсифаля.

На этом странные сближения — цепочки сближений, точнее, — только начинают­ся. Книга, в которой доказывается — так подробно, как только возможно, на 500 почти страницах, — что «Парсифаль» не просто роман в стихах, а документ, в ко­тором зашифрованы подлинные события VIII–IX веков, и одновременно книга о наставшей как раз в это время эпохе Святого Духа, перевел ее В.Б.Микушевич, писатель и крупнейший в России специалист по Граалю, эрудиции которого позавидовал бы сам Индиана Джонс. Книга эта, разгадывающая текст Вольфрама, сложная, она изобилует ссылками на Рудольфа Штайнера и посвящена не только общим околограальным вопросам, но и тончайшим эзотерическим нюансам; начинать надо обязательно с увлекательнейшего — посвященного краткому очерку истории Грааля — предисловия, под которым стоит подпись П.Чудотворцева; об этом нигде не сказано, но, возможно, кому-то будет интересно узнать, что Чудотворцев, вообще-то, главный герой романа В.Микушевича «Воскресение в Третьем Риме», тот самый, который умер, а затем по Москве стали гулять кассеты с записями его голоса, причем голос этот описывал события, случившиеся уже после смерти владельца. Сложная, как видите, матрешечная — сю­жет в сюжете — история, переползающая из книги в реальность и обратно.

Любопытно, куда привела дружба с Гитлером самого Штайна: правильно, в английскую разведку — в 1933 году антропософ-­австрияк перебрался в Англию и стал консультантом Черчилля по оккультным вопросам, связанным с его старым приятелем и его одержимостью средневековыми загадками. «Великое девятое столетие» к тому времени было уже написано — и, надо полагать, принято к сведению на самом высшем уровне.

b) История перенесения Крови Господней из Райхенау.

c) Мольсгеймская легенда о рыцаре Гуго, воспринявшем от Людовика Благочестивого розоцветную Кровь первого пролития Крови Иисусом

d) В окружении Карла Великого мы обнаруживаем круг людей, упоминаемых сказанием как восприемники реликвий Крови Спасителя. Они исповедуют германское народное христианство.

e) Когда Карл Великий заключил союз с римским христианством, стало необходимым новое эзотерическое христианское течение, свободное от Рима.

f) Этим течением продолжен импульс Вульфилы, и сообразно своей судьбе оно связано с эзотерическим христианством Дионисия Ареопагита.

Пенья в Испании (указание).....................................................................332

П.Д. Чудотворцев

Весь век искать я не устану

Того, чего найти нельзя.

Вот какова моя стезя.

Сказать я должен честно: нет!

Сведения о Граале мы до сих пор черпаем не из учёных трактатов, а из романов, причём два величайших из них в стихах («Персеваль» Кретьена де Труа и «Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха). Стих — наиточнейшее или единственное достоверное свидетельство Грааля, и первые романы, посвящённые поискам Грааля, — разведка стихом. Самая форма романа возникает из поисков Грааля, продолжающих формировать роман и тогда, когда смысл этих поисков забыт или утрачен. Романы на старофранцузском и средневерхненемецком предварены и дополнены песнями трубадуров на провансальском, а само слово «трубадур» от глагола «trobar» означает нашедшего (не нашедшего ли Грааль, о чём благоговейно умалчивается).

Легендарное не есть недостоверное, просто легендарное включает в себя неведомое, и невозможно определить, где неведомое, а где достоверное. Так, существование Кретьена де Труа подтверждается его произведениями, а уже дата его смерти в точности неизвестна, и высказывается предположение, что его смерть связана с намерением раскрыть тайну Грааля. И личность Вольфрама фон Эшенбаха достоверна, как личности его легендарных героев. Казалось бы, что легендарного в личности Вальтера Йоханнеса Штайна, о котором Осип Мандельштам, наверное, сказал бы: «Немецкий профессор!», как он сказал об Освальде Шпенглере, но Вальтер Штайн — автор книги «Мировая история в свете Святого Грааля», и вокруг его личности формируется легенда. В 1912 году (или в 1913 году, то есть буквально перед мировой войной) два молодых человека отправились в сокровищницу Вены (в музей Хофбург). Один из них был сам Вальтер Штайн, а другой молодой художник Адольф Гитлер, с которым Вальтер Штайн тогда дружил. В Хофбурге они видят копьё, не то ли копьё, о котором Вольфрам фон Эшенбах говорит:
Копьё, причину горьких слёз,

Вдоль стен оруженосец нёс,

И удалился он с копьём,

Всё в ту же дверь шагнув потом,

И скорбь народа стихла вдруг,

Как будто легче стал недуг.

Узнали все наверняка,

Что за копьё держит рука.

Империя Восточного Рима оказывала воздействие на германский мир задолго до Карла Великого, что, возможно, и приводит к свержению короля Хильдерика в 751 году и к воцарению Пипина Короткого, сыном и наследником которого был Карл Великий. При этом влияние Восточного Рима было не столько политическим, сколько религиозным. Принято полагать, что такое влияние осуществлялось в форме так называемого арианства, признанного на Никейском соборе еретическим, но сам император Константин Великий, инициатор Никейского собора, был в своё время не чужд арианству, и как в подобном случае мог избежать арианства готский епископ Вульфила? Соответствуя во многих отношениях интеллектуализму поздней античности, арианство было более доступным и варвару, только что принявшему христианство. Согласно непререкаемым требованиям аристотелевской логики, если Бог един, единосущный Ему Сын был бы таким же, ещё одним Богом, а тогда как можно говорить о единобожии, так что Христос может быть лишь подобносущен, а не единосущен единому единственному Богу (нечто подобное утверждает Коран, и не случайно в мусульманском мире такое распространение получила философия Аристотеля, именно через мусульман воспринятая западной схоластикой). По-восточному утончённое учение о Триединстве (при трёх ипостасях не три Бога, а один Бог) сочетало интеллектуализм с верой, а такое сочетание — само по себе подвиг, невозможный без озарения свыше: с Востока Свет. Постижение Троицы делает великим девятое столетие, и, возможно, девять как трижды три имеет здесь значение.

Карл Великий имел веские основания считаться с влиянием Восточного Рима или Византии в своей новоявленной империи. Примерно два с половиной столетия спустя Кретьен де Труа в своём романе «Клижес» напомнит:
Германский император славен,

Монарху греческому равен...

(Перевод В. Микушевича)
Весь роман Кретьена де Труа посвящён тайной мечте христианского мира: установлению единой христианской империи, символом которой становится героиня романа, спящая царевна, недаром зовущаяся Фенисса, то есть Феникс: и её, кажется, затрагивает веяние Грааля. Византийское влияние определяет нечто в судьбах франкских королей из династии Меровингов. С принятием христианства сразу же намечается их загадочное противостояние Западному Риму, то есть римскому католичеству. В подобном противостоянии усматривают происки могущественной восточной империи с её дипломатическим искусством, не чуждым лукавому интриганству, а Византийская империя включала в себя и восточно - христианскую Православную Церковь. Но почему бы в строптивости франкских королей не усмотреть и строптивость воинственных германских предков, веками враждовавших с Первым Римом? Историки, правда, склонны подозревать франкских королей не в архаическом германстве (что, возможно, для них само собой разумелось), а всё в том же арианстве, но ведь был ещё вдохновляющий пример самого Константина Великого, учредившего христианский крест в Римской империи и называвшего себя «епископом дел внешних», что, впрочем, напоминало недавнее время, когда кесарь был также верховным жрецом, а верховными жрецами своих племён и народов были также германские короли, что не так легко забывается (или не забывается вообще).

Так что помимо арианства у германских владык могло быть устремление, едва ли не более мощное, отчуждавшее их от рим - ско - католического духовенства, и вряд ли это было арианство. Король Дагобер II — лицо полулегендарное. Сведения о нём из истории тщательно изглаживаются не потому ли, что история писалась клириками в духе латинской церковности, а с римско-католическим духовенством Дагобер II явно не ладит. И дело не только в том, что король ограничивает поборы, взимаемые Католической Церковью в свою пользу. Кажется, король Дагобер II не согласен с тем, что своим королевским саном он обязан папскому благословению. 23 декабря 679 года, накануне сочельника, король Дагобер отправляется на охоту в лес, где находят его бездыханное тело. Отголоски этого события в «Сероглазом короле» Анны Ахматовой, и не отсюда ли популярность стихотворения, раздражавшая самоё Анну Андреевну:

Тело у старого дуба нашли...

Как ни странно, на свержение Меровингов проливает некий свет «Отче наш», молитва Господня, которой научил апостолов Сам Христос и которую каждый христианин знает наизусть. В православную молитву «Отче наш» после слов «Но избави нас от лукавого» входит и так называемое славословие: «Яко Твое есть Царство и сила и слава во веки», что при богослужении в храме произносится: «Яко Твое есть Царство и сила и слава Отца и Сына и Святаго Духа», чем возвещается Троица как истинное существо Бога. В западных переводах, прежде всего латинском, славословие опускается, и этому есть своё объяснение. Согласно Евангелию, Христос говорит апостолу Петру: «И дам тебе ключи Царства Небесного и что свяжешь на Земле, то будет связано на небесах, а что разрешишь на Земле, то будет разрешено на небесах (Мф. 16:19). Католическая Церковь провозгласила папу наместником апостола Петра и, следовательно, не просто наместником, но заместителем Христа (Vice-Christus), и подразумевается, что и Царство, и сила, и слава, по крайней мере, на Земле принадлежат папе, так что нет нужды упоминать, чьё Царство. Вот почему власть короля от папы, и без папского благословения король — не король. Правда, через одну главу те же слова Христа отнесены ко всем апостолам: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на Земле, то будет связано на Небе; и что разрешите на Земле, то будет разрешено на Небе» (Мф. 18:18), но эти слова хотя и не опускаются, но замалчиваются, как славословие из молитвы Господней.

Это славословие было исключено из молитвы Господней «Отче наш» Западной Церковью, и произнесение слов «яко Твое есть Царство и сила и слава» преследовалось как ересь. В произнесении этих слов обвинялись альбигойцы (катары) и рыцари храма (тамплиеры). Причём и те и другие беспощадно уничтожались. Подобная беспощадность вполне объяснима. Если Твое есть Царство, власть земных государей от Бога, а Церковью она лишь подтверждается; если же Царство передано наместнику Бога папе, земные государи получают свою власть от него и являются лишь его вассалами. На такой вассалитет государи соглашались далеко не всегда. Меровинги первыми на Западе воспротивились притязаниям папского Рима, вдохновляясь примером византийских кесарей, за что и были свергнуты, а некоторые из них при таинственных обстоятельствах убиты. Не к Меровингам ли восходит противостояние императоров и пап на христианском Западе, доходящее до военных действий, поистине невероятная страница в истории христианского Запада? Папа Григорий VII провозгласил принцип: «Только папа обладает властью назначать и короновать императора» (Ковальский Ян Веруш. Папы и папство. М., 1991. С. 109). С папой Григорием VII воюет император Генрих IV. Ему приходится каяться перед папой в Каноссе (27 января 1077 года), но потом он осаждает папу в Риме, в замке Св. Ангела. В 1210 году отлучён от церкви император Оттон IV, и в его поддержку выступает миннезингер Вальтер фон дер Фогельвейде:
Владыка папа, в вашей власти

Меня избавить от напасти;

Спасает христиан повиновенье,

Но кесарь — наш властитель тоже,

Не почитать его негоже:

Он ваше получил благословенье.

(Пер. В Микушевича).
К этому миннезингер присовокупляет ещё более решительно:
Бог ставит королём, кого захочет Он...³
Коронуя государей, папы ссылаются на таинство, вверенное им свыше, а государи противопоставляют папским притязаниям нечто несомненное, но неуловимое, нечто энергетически заряженное, но неприкосновенное, нечто целительное, но угрожающее, нечто присущее царской крови, или крови истинной, и при этом соотносимое с таинством причастия или даже совпадающую с ним «некую вещь, чьё имя Грааль», как говорит Вольфрам фон Эшенбах. В этой вещи основание для государя не нуждаться ни в каком другом обосновании своего сана, если он обладает этой вещью, посвящён ею или посвящён ей, а что Грааль имеет отношение к статусу государя, явствует из строк того же Вольфрама фон Эшенбаха:
И если столь Земля грешна,

Что государя лишена,

Дарован будет государь

Граалем, как бывало встарь.

Действительно, а что может быть существенней? В таком случае Грааль — ключ к истории Востока и Запада, ко всем её утопиям и перспективам, ключ к будущему и к прошлому, а о настоящем нечего и говорить. Поистине слово «Грааль» есть сам Грааль, хотя сам Грааль — не только слово. Вспоминается стихотворение Стефана Георге:

До рубежей родных довёз,

Искала для него имён,

Цветёт и светит изнутри.

Богат и нежен дивный клад.

Имён достойных нет на дне.

Лишился клада край родной.

Всё тщетно там, где Слова нет.

(Перевод В. Микушевича)⁵
Но Грааль ищут не потому, что он потерян, а потому, что он найден, даже если обретён. Однажды в конце XX века обыкновенный пятиклассник в московской школе сказал мне, что ему снился камень, который одновременно был книгой. Я не удержался и ответил, что ему снился Грааль. Нельзя было не заметить: это слово мальчику знакомо. Что в этом удивительного: он мог услышать о Граале во время какой - нибудь телепрограммы или прочитать в какой - нибудь компьютерной игре, да и в книжке, что по нынешним временам менее вероятно. Но в тот момент слово «Грааль» наложилось на сон о камне -книге, и это вряд ли прошло бесследно для дальнейшей жизни мальчика. Думаю, в тот день из школы вышел ещё один искатель Грааля.

Так что Грааль не только камень, чаша или копьё из перечня Умберто Эко. Грааль, быть может, ещё и книга или даже документ, как в романе Дэна Брауна «Da Vinci code».

Некий отшельник был обуреваем сомнениями в Святой Троице, и в 750 году в ночь на Страстную пятницу ему явился Сам Спаситель и вручил книгу, где отшельник мог прочесть сначала Его родословную, а потом историю Грааля. Это произошло в Бретани, в пустыни Блуа. Бретань всегда была таинственно связана с Граалем. Книга, вручённая Спасителем отшельнику, не есть ли сам Грааль? Такой вопрос вполне позволителен. Отчётливо проступает связь между Граалем и родословием. Но главное в этой связи — Троица. К Ней Грааль имеет особое таинственное отношение. Без Троицы Грааль теряет смысл и просто не существует. Девятое столетие становится великим в спорах о Троице, определяющей мировую историю.

Имеются предания, где Грааль означен гораздо более ранними датами. Согласно некоему повествованию, высокий римский сановник (не исключено, что это сам император Веспасиан или его сын Тит) находят некоего старца то ли в заточении, то ли в тайном затворе, а у него хранится книга, написанная Самим Христом, в которой содержится опять - таки Его родословие, а также история Грааля. Так история сближается или даже совпадает с родословием Христа. Тут нельзя не обратить внимание и на того, кто хранит таинственную книгу. Предание говорит, что это Иосиф Аримафейский, «благообразен советник»; о нём упоминают все четыре Евангелия. Иосиф — тайный ученик Иисуса из страха перед иудеями. Он просит у Пилата тело Иисуса, только что снятое с Креста и хоронит Его в Гробу, иссеченном в скале. Из этого Гроба выйдет воскресший Христос. Так повествуют Евангелия. В Евангелии от Иоанна говорится и о том, как римский воин пронзил копьём рёбра Иисуса, чтобы убедиться, умер ли Он уже, и из рёбер истекла кровь. Согласно устному преданию, римский воин — сотник Лонгин, его копьё — копьё судьбы, а пролившуюся Кровь Иисуса тот же Иосиф Аримафейский собрал в чашу, из которой Иисус пил на Тайной вечере, и ученики пили из неё же, когда Иисус сказал, что пьют они Его Кровь, Кровь Нового Завета. Предполагается, что чаша Иосифа Аримафейского и есть Грааль, чей непременный атрибут — копьё Лонгина, исток святой крови в чаше.

Здесь намечается главная проблема или главное противоречие книги «Мировая история в свете Святого Грааля». Уже в начале 2 - й главы Вальтер Штайн с некоторым объяснимым удовлетворением заявляет, что в 750 году (VIII век) история Грааля существует ещё не в форме книги, а в форме видения. На протяжении всего исследования он возвращается к видению, к созерцанию, к переписыванию Грааля, и складывается впечатление, что автору привычнее считать Грааль глубочайшим, существеннейшим, основополагающим, но всего лишь переживанием, и это, конечно, прельщение для позитивно настроенного читателя. Импульс Грааля подразумевает Грааль, но позволяет обойти его, обойтись без него. В то же время Вальтер Штайн заявляет со всей категоричностью: «Нет прозрения, нет религии, которые не затмевались бы Граалем». Ещё более определённо высказывание: «Предание о Граале — предание о Крови Христовой». Но кровь не может быть лишь созерцанием, переживанием или импульсом. Кровь есть нечто живое, обязывающее, осязаемое. В книге исследуются пять Иисусовых кровопролитий. Кровь Спасителя пролилась при обрезании, потом при молитве в Гефсиманском саду (моление о чаше), когда пот его был «как капли крови, падающие на Землю» (Лк. 22:44), далее, когда Спасителя распинали и когда копьё Лонгина пронзило ему рёбра. В книге подробно исследуется судьба реликвий, связанных с этими кровопролитиями. Так, реликвия впервые пролитой Христовой Крови, его крайняя плоть была будто бы передана Карлу Великому ангелом, а тот доставил эту реликвию в Аахен, а Карл Лысый препроводил её в церковь Спасителя при Корозиуме. Гораздо позже, в XVII веке обсуждался вопрос, может ли вообще почитаться как реликвия Христова Кровь, ибо вся Его Кровь воскресла вместе с Ним, а тогда кровь Грааля — не реликвия, а живая кровь, возвещающая и подтверждающая Воскресение Христа.

Посольства, отправляемые Карлом Великим в Константинополь, чтобы сохранить связи с восточной христианской империей, привозят великие реликвии: голову Лазаря, воскрешённого Христом, гвоздь, которым были пробиты ноги Христа, терновый венец и нож, который Христос держал во время трапезы, предвещающий копьецо проскомидии. При этом даты подменяют одна другую или смешиваются. Карла Великого иногда путают с Карлом III, и высказывается даже предположение, что Гуго Турский более достоин носить корону, чем Карл (вероятно, всё - таки речь идёт о Карле III). Гуго Турский, как и аббат Вальдо из Райхенау, представляет при дворе направление Грааля, а те, кто связан с этим направлением, подвергаются опасностям, гонениям, опале и подчас только чудом избегают смертной казни. У направления Грааля могущественные, влиятельные противники; очевидно, они представляют интересы латинского, папского Рима. Не случайно среди реликвий, доставляемых из Константинополя, наличествуют предметы, относящиеся к первоначальной (изначальной) литургии, которой и была Тайная вечеря. Кроме ножа, нарезавшего на трапезе хлеб, упоминается и чаша. Не из неё ли апостолы пили вино, и не о ней ли сказал Христос: «Пейте из неё все, ибо сие есть кровь моя Нового Завета»? (Мф. 26:28).

Вероисповедание православного Востока всецело основывается на литургии. Литургия первенствует в православии над богословствованием и над догматами. Поэтому православие никогда не нуждалось в схоластике, каких бы высот философского умозрения не достигали отдельные её представители, такие как Ансельм Кентерберийский или Фома Аквинский. По преданию, именно литургия, совершаемая в храме Святой Софии в Константинополе, убедила посланцев князя Владимира предпочесть православие католичеству, убедила своей красотой, напоминающей небеса на Земле. Но ведь средоточием литургии является чаша причастия, чьё истинное значение обнаруживается, правда, лишь на литургии верных, причём оглашенные в старинном, исконном понимании не только те, кто, признавая истину христианства, ещё не удостоились крещения, но и те, кто не допускается до чаши или не чувствует себя достойным подойти к ней. Чаше присуще особое таинство: пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. Таинство это включает эпиклезу, называемую на католическом Западе тайносовершительной формулой, а на православном Востоке бескровной и словесной службой. (Кровавая искупительная жертва была принесена Христом раз навсегда на Голгофе.). И здесь в сокровенном существе христианской веры даёт себя знать многовековое расхождение между западным и восточным православным христианством. Западная Церковь полагает, что пресуществление Святых Даров в Тело и Кровь Христову происходит, когда тайносовершительную формулу произносит священник, ставленник папы как заместитель Христа, Vice - Christus. Православная Церковь верует, что вся литургия есть пресуществление Святых Даров и совершается силой Святого Духа, призываемого для этого особой молитвой (эпиклезой)⁶. Запад принимает значение эпиклезы или даже обходит её, приписывая пресуществление Святых Даров лишь действию папского наместничества, а эпиклезу сводя лишь к благословению верующих. Но как раз верующие при католическом причащении не допускаются до чаши, а православные причащаются именно из чаши, дарованной Христом и освящённой призыванием (схождением) Святого Духа. Отсюда преображающее сияние и духовная мощь православной литургии, обратившей к православному христианству послов князя Владимира, и, напротив, духовное оскудение западной литургии, из - за которого Лютер и Кальвин, отпав от Католической Церкви, вообще перестали видеть в причащении таинство. Но и в девятом столетии, а то и гораздо раньше западные христиане, как и посланцы Киевской Руси, не могли устоять перед красотой православной литургии и, будучи формально христианами, влеклись к вере, являющей себя в таком предивном богослужении. А предметом этого влечения и мистической тоски становилась чаша православного причастия, которой (которого) западные верующие были лишены. Таинственный образ этой чаши, её мистический символ проступил в чаянье Грааля.

Вот почему искание Грааля свойственно преимущественно христианскому, рыцарскому Западу, а не аскетическому православному Востоку. То, что ищет Запад, обретено Православной Церковью, хранится христианским Востоком, возможно даже на Руси. Не случайно в куполах православных церквей видят опрокинутую чашу, она же чаша Грааля⁷. И в литургической поэзии православного Востока Чаша воспета, как ни в одном западном источнике. Вот что сказано о Чаше в начале VIII века, в каноне Андрея Критского, читаемом в первую неделю Великого поста: «Чашу Церковь стяжа ребра Твоя живоносная, изъ нихже сугубые намъ источи токи, оставлены и разума, во образъ древнего и новаго, двоихъ вкупе заветовъ, Спасе нашъ»⁸. Невозможно определить Грааль точнее, чем единство древнего и нового, подразумеваемое западной традицией, но замалчиваемое ею. Здесь же сказано ещё и о токах, источаемых Чашей, а что это, как не токи Грааля, вызывающие Крестовые походы и пронизывающие духовную жизнь Запада, если не вообще всю его жизнь, пока она остаётся жизнью. От этих токов искание Грааля и его обретение. Не отсюда ли провансальское слово «трубадур» («trovottore») и старофранцузское «трувер» («trouvere») — «отыскивающий» или «нашедший». «Не случайно, но следуя космической закономерности, написал Кретьен де Труа своё произведение на старофранцузском языке», — отмечает Вальтер Штайн. Старофранцузский язык Кретьена де Труа и средневерхненемецкий Вольфрама фон Эшенбаха — это тайна Грааля в двух разных, иногда исключающих друг друга пониманиях. И в родном языке каждого из двух поэтов - духовидцев токи Грааля:

А уж ему Грааль суждён.

«— Но ведь вам отрубили голову!

В ответ Фавст раздвинул свою дремучую бороду вместе с клубящейся сивой гривой, и я увидел красный рубец, опоясывающий его могучую шею.

— И что же, голова приросла оттого, что вы пили эликсир? — спросил я, сознавая всю неуместность моих слов и несоответствие их тому, что я хотел узнать... Насколько я понял ответ Фавста, он очнулся в скиту, а шея его была обвязана мочалом, а мочало было пропитано мёдом. Пользовал Фавста лесной старец в белом облачении. „Голова логова”, — пояснил Фавст»⁹.

Отрубленная голова на блюде являлась не только в христианском мире, но и в городе Багдаде, что значит «Данный Богом», и не отсюда ли тянутся некие нити к халифу Баруку, что значит «Благословенный», а в союзе с ним воюет и гибнет Гамурет, отец Парсифаля, не дождавшийся его рождения, отчего у Кретьена де Труа «Пронизывающий дол» (Perceval) и будет зваться Сыном Вдовы, как таинственный строитель Иерусалимского храма, убитый своими подмастерьями. Но всё равно озадачивает вывод, на который отваживается автор книги, как ему кажется, в духе Кретьена де Труа: «Иисус и есть Грааль. Он сосуд, в котором следует искать Христову Кровь». И далее ещё решительнее: «Иисус — чаша, в которой Кровь Христа».

Но у Вольфрама фон Эшенбаха автор находит иное. Вольфрам подробно повествует об истории Грааля и о тех источниках, на которых эта история основывается. Для этих источников существенно имя Флегетанис, имя того, кто первым возвестил о Граале, явив его дохристианские начала:

Не чужд искусств и высших сил,

Имел видение времён,

Как предок его Соломон.

Он родом был израэлит,

Крещенье — наш от ада щит,

Так что Флегетаниса жаль:

Он первый описал Грааль.

Язычник истый по отцу,

Он, поклонившийся тельцу,

Как будто это вправду бог...

(Перевод В. Микушевича)

Скажу я правду, хоть скажешь ты: «Нет!»

Прочёл он в звёздной книге книг:

Младенец родится через тысячу двести лет

И всех иудеев славы лишит.

(Перевод В. Микушевича)

житьё - бытьё человеков земных.

Флегетанис, язычник, знал

предначертанья звёздных начал,

очами созерцая,

речами прорицая;

ему средь звёзд явила даль

некую вещь, чьё имя Грааль.

Сонм, что над звёздами царил,

Его на землю водворил,

и выше вознёсся вновь,

куда влекла Его любовь,

с тех пор хранит её избранный род,

сей драгоценный крещёный плод...

(Перевод В. Микушевича)
Об Иисусе не скажешь, что он «некая вещь, чьё имя — Грааль». Зато у Кретьена де Труа Грааль — именно вещь, его вносит в зал дева двумя руками, так что, по всей вероятности, это даже не чаша, а блюдо или даже миска, как полагает Умберто Эко. Правда, Грааль из чистого золота и отделан лучшими драгоценными камнями, затмевающими другие драгоценные камни, как солнце затмевает звёзды, но Грааль даже назван с неопределённым артиклем «un graal», как будто Граалей несколько или много, как Парсифаль - Персеваль не один. Не случайно Персевалю видится Грааль в каждом блюде, которое ему подносят. Но вообще с Граалем у Кретьена связана обильная, возможно, ритуальная трапеза, напоминающая Тайную вечерю. Стегно оленя, приправленное изысканным пряностями, напоминает жертвенного агнца. Но главное при этом всё - таки хлебосольное изобилие, так что даже возникает соблазн выводить слово «Грааль» из диалектальных слов («grö» в диалекте морвана — корзина, в которой хранятся дрожжи). Не на это ли резко возражает Вольфрам фон Эшенбах, доходя чуть ли не до издевательств над мастером Кретьеном?
5.
Ибо у Вольфрама фон Эшенбаха Грааль — определённо камень: «Зовётся камень сей Грааль». Вальтер Штайн доказывает, что у Кретьена Грааль — драгоценный камень, а не блюдо крови, лишь отделанное драгоценными камнями, почему же тогда Грааль дева несёт двумя руками? Но у Вольфрама:
Сей камень в пятницу Страстную

Приемлет силу неземную.

Таким образом, Грааль присутствует в судьбах мира от его Сотворения или даже до Сотворения, но книга Вальтера Штайна, сосредоточиваясь на существе Грааля, всё - таки вовлекает читателя в гущу исторических событий между двумя тысячелетиями христианской эры. В книге обнаруживается исторический прототип Клингзора, противостоящего Граалю чарами своей ухищрённой магии: «Что Вольфрам фон Эшенбах передаёт нам в характере Клингзора имеет свой исторический прообраз в Ландульфе II, герцоге Капуи, а что сказание повествует о союзе с арабами, восходит к брату Ландульфа Пандо». Ландульф II полновластный герцог Капуи с 862 года, и его власть по времени совпадает с экспансией арабов в Италии. Африканские арабы пришли на Сицилию в 827 году, а в 831 - м они захватывают Палермо. В романе Вольфрама фон Эшенбаха область Шательмервей, где властвует Клингзор, зеркально противоположна Монсальвату, где находится и где царит Грааль. Стихия Клингзора — колдовской обман, магическое непостоянство:

Заморочит слух и взор;

Кто не смел и тот, кто смел,

Не останется там цел.

Переменчивая даль:

То веселье, то печаль.

(Перевод В. Микушевича)
Вполне вероятно, что лукавая переменчивость Клингзззора, оскоплённого, как евнух из мусульманского гарема, соотносится с измен -ческими повадками герцога Капуанского, заигрывающего с арабами, но, как только что сказано, эта линия у Вольфрама преломляется зеркально: отец Парсифаля Гамурет со своими двумя, а то и тремя жёнами (кроме Херцелойды и Белаканы, которая к тому же не белая и не христианка, была ведь ещё и француженка Анфлиза), этот Гамурет тоже водит дружбу с арабами, не с кем иным, как с халифом Багдада. Кстати, на арабском языке написана и книга, на которой основывается провансальский мастер Киот, возвещающий тайну Грааля. Грааль — некое связующее звено между Западом и Востоком, христианская святыня, оказывающая воздействие не только на христиан.
6.
При всей своей неисчерпаемой таинственности Грааль знаменует вполне определённую тенденцию христианского Запада, сказавшуюся, как мы помним, в споре о последнем стихе молитвы Господней «Отче наш...». Как раз в романе Кретьена де Труа имеется одно примечательное место. Прославляя белизну скатерти на трапезе Грааля, Кретьен ручается за то, что на такой скатерти никогда ничего не вкушали ни один папский легат, ни кардинал, ни сам папа. В этот перечень отлучённых от священной трапезы включены только духовные лица, а не светские государи и не рыцари. Белизна скатерти — не просто особенность безупречной сервировки, по -видимому, это незапятнанная чистота таинства, которой (которого) недостойны духовные лица. Очевидно, символика Грааля на стороне императорской (царской) власти в её столкновении с притязаниями пап и подтверждает свою мистическую правоту, воспевая доступ мирян к Чаше, в котором отказывает им доктрина католического Рима с культом папской власти не только в Церкви, но и в государстве. Так пресвитер Иоанн — царь - священник, а не священник - царь, и Вольфрам связывает первосвященника Иоанна на Востоке с линией Грааля.

А с Клингзором в книге Вальтера Штайна связывается тема так называемых Исидоровых декреталий, как выясняется, одной из подделок, распространённых в истории Римско - католической Церкви. Исидоровы декреталии возвышают власть епископов над властью светских государей, и Вальтер Штайн усматривает в этом происки самого Аримана: «В принципе безразлично, какой человеческой рукой написана подделка. Её написал Ариман, закравшийся в человечество дух неправды». Само вынужденное безбрачие Клингзора, окружающего себя при этом женщинами, — возможно, намёк на безбрачие католического духовенства, культивирующего женские монастыри, не говоря уже об игре слов «каплун» (kapaun) и Капуя (исторический прототип Клингзора — герцог Капуанский). На подобном же намёке основывается роман Кретьена де Труа «Кли-жес», в котором Алис становится императором Византии, дав обет безбрачия, нарушает этот обет под возвышенным предлогом (установление всемирной христианской империи), но нарушает обет лишь во сне под воздействием волшебного эликсира, позволяющего Фениссе - империи сохранить свою девственность для истинного императора - рыцаря Клижеса. Оба эти намёка придают линии Грааля государственно - эротический, антиклерикальный смысл.

Внутренняя логика повествования в книге Вальтера Штайна подводит к мысли, что Клингзор, противник Грааля, пособник Аримана, олицетворяет наиболее зловещие тенденции девятого столетия: «Живой дух умер, когда возникли сомнения в Троице. Собор 869 г., которым отменена трихотомия, учение о том, что в человеке различаются тело, душа и дух, — лишь завершение длительного процесса. Собор только высказал то, что произошло внутри развития человечества. Путь к Духу перестал быть доступным в старом смысле. И тут же закрался Ариман, дух лжи».
7.
К семи Вселенским соборам, признаваемым всей Церковью, на Западе присовокупляют ещё и Восьмой собор, также именуемый Вселенским, но, как мы полагаем, без должного основания. К разномыслию о последнем стихе молитвы «Отче наш», к разномыслию об эпиклезе прибавляется разномыслие о исхождении Святого Духа в Троице. Впрочем, нетрудно заметить, что все три разномыслия относятся к существу Святого Духа. Вальтер Штайн называет девятое столетие великим, так как именно в девятом столетии было третье церковное разногласие, определившее дальнейшую судьбу христианского Запада. В латинский Символ веры окончательно включается исхождение Святого Духа от Отца и Сына (filioque), с чем Православная Церковь никогда не соглашалась. Если Святой Дух исходит только от Отца, Он такая же ипостась, такое же лицо Троицы, как Отец и Сын. Сын рождён от Отца, а Святой Дух исходящ. Если же Святой Дух исходит от Отца и Сына, Святой Дух перестаёт быть лицом, а превращается лишь в некую силу, которую Симон -маг пытается купить у апостолов за деньги (Деян. 8:18-19). Сама Троица, третья ипостась Которой распределяется между первыми двумя, остаётся ли Триединством, как верует Православная Церковь, или Троица — только собственное имя Бога (Trinitas), как она обычно и выступает в западной традиции?

Для Вальтера Штайна девятое столетие великое, ибо оно ознаменовано спором о Святом Духе, а мировая история, в свете Святого Грааля, так как схождение Святого Духа подтверждено Граалем, которого не было бы и нет, не будь Святого Духа. Именно по вопросу о Святом Духе поэтическое разногласие между Кретьеном де Труа и Вольфрамом фон Эшенбахом, не скупящимся на гротескные выпады против Кретьена де Труа. У Кретьена некая таинственная сила исходит от Грааля, как по римско - католическому Символу веры. Святой Дух исходит от Сына Божьего. Это особенно заметно за сакральной трапезой Грааля. Грааль притягивает к себе избранных и освящает, посвящает их. У Кретьена Грааль — сосуд с Христовой Кровью, как сам Иисус. Это блюдо или чаша для избранных. А у Вольфрама Святой Дух нисходит на Грааль, исходя от Бога и распространяя Его благословение не только на избранных, но и на весь мир. Мировая история разворачивается вокруг Грааля, мировая война ведётся за Грааль.

«Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха в значительной степени посвящён военным действиям. Проще всего было видеть в них Крестовые походы, но, очевидно, для Вольфрама это война за Грааль, и не только в настоящем, но и в будущем, которое поэт предвосхищает и предугадывает как некий предшественник Нострадамуса, в зашифрованной форме нередко опережающий его. По всей вероятности, за причудливыми мудрёными именами героев скрываются у Вольфрама исторические персонажи, вполне определённые для него самого. Вальтер Штайн устанавливает исторический прототип Клингзора. Существенно отметить, что у Вольфрама фон Эшенбаха Клингзор прямо назван «Pfaffe» — «попом» («некий клирик - чародей», 66,4). А в таком случае война за Грааль — это война рыцарства против папства за христианскую империю (Монсальват), воспетую Кретьеном де Труа в романе «Клижес», поэтически и философски обоснованную у Данте Алигьери. Парсифаль — главный герой этой войны. Вальтер Штайн устанавливает и его исторический прототип. Это Лиутвард, чей герб (пантера) совпадает с гербом Парсифаля: «Этот Лиутвард, собственно, направлял историю на протяжении всей эпохи, и его духовное влияние было необычайно велико. Он умер в Иоаннов день, 24 июня 900 года в Италии».

Главная внутренняя проблема Парсифаля, его трагическая вина — молчание. Ведунья Кундри, вестница Грааля, проклинает его за то, что он не задал вопроса, когда из простого сострадания должен был задать его. Отсюда отверженность Парсифаля и даже его бунт против Бога. Он же следовал наставлениям своего учителя, который в романе назван Гурнеманцем. Но только ли Гурнеманц и вообще Гурнеманц ли научил Парсифаля молчанию?

Так в книге Вальтера Штайна несколько неожиданно возникает тема Дионисия Ареопагита, греческого православного мыслителя, одного из учителей Церкви. Его труды, опять - таки всё в том же девятом столетии, были при дворе Карла Лысого переведены Скоттом Эриугеной на латинский язык и определили ход западной философской мысли по меньшей мере вплоть до Гегеля. Секуляризованная наука называет Дионисия Псевдо - Дионисием, так как ему приписываются труды, обнародованные в V веке, а сам Дионисий, первый епископ Афин, должен был жить в I веке Вальтер Штайн приводит убедительные аргументы, подтверждающие, что в этих трудах заключается подлинное учение самого Дионисия Ареопагита, теснейшим образом связанное с христианством Грааля.

Согласно Деяниям Апостолов, Дионисий обратился ко Христу под влиянием апостола Павла. Перед алтарём Неведомого Бога в Афинах Павел возвестил, что этот Неведомый Бог есть Бог истинный и некоторые ваши (эллинские) стихотворцы (Вячеслав Иванов полагает, что это были поэты - трагики) провозгласили: мы Его и род (Деян. 17:28): «От одной крови Он произвёл весь род человеческий...» (17:26). В чём же ещё тайна Грааля, если не в этом? Вот почему в сказаниях о Граале кровь связывается с родословием. Это родословие ведётся от Самого Бога. Небесная иерархия Дионисия Ареопагита — это нисхождение Божества, а где нисхождение, там ступени, Gradalis — Грааль. Самое большее, что можно сказать о Граале: это сосуд, в котором совершается единение Бога с человеческим родом через Кровь Истинную (Sang Real — Sangraal).

Дионисий Ареопагит разработал апофатическое богословие. Апофатика в том, что существо Бога — Слово, невыразимое словами и в словах. Можно сказать, что не есть Бог, но нельзя сказать, что же Бог есть. Отсюда и апофатика Грааля. Не задав спасительного вопроса, Парсифаль трагически провинился, но при этом обнаружил свою апофатическую одарённость — способность хранить неизреченную тайну Грааля, которая и была ему вверена. Лишь тот ищет Грааль, кто уже нашёл его — в себе самом.
Публикация Клавдии Пешкиной

К печати подготовил Владимир Микушевич

Такой новой точкой зрения автор обязан своему учителю Рудольфу Штайнеру.

Автор является преподавателем Свободной Вальдорфской школы в Штутгарте, основанной Эмилем Мольтом в 1919 году и руководимой Рудольфом Штайнером со дня её основания.

Преподавание в школе осуществляется по учебному плану, разработанному Рудольфом Штайнером. Этот план подсказан антропософским человековедением, то есть постижением человека в его становлении, как оно выявляется в сверхчувственном познании. Такое сверхчувственное познание даёт возможность в более раннем усматривать откровения более позднего, а в поздних проявлениях распознавать лишь метаморфозу зарождавшегося в раннем. В таком познании, остающемся истинным продолжением гётевского учения о метаморфозах, обнаруживается не только образовавшееся, но образующееся, живущее, развивающееся.

Перед учителем истории и литературы, как перед всяким учителем Вальдорфской школы, стоит задача постигнуть, насколько учебный материал соответствует определённой возрастной ступени. Материал распределяется учебным планом так, чтобы заложить основу подобного познания. Учебным планом не предписывается, но высказывается то, что можно сказать о природе ребёнка и человека на той или иной возрастной ступени.

Ученику одиннадцатого класса, человеку 16-17 лет, требуется нечто отличное от того, в чём нуждается ученик десятого класса, чей возраст между 15 и 16 годами. В десятом классе мы обсуждаем «Песнь о Нибелунгах», поэму о Гудруне, историю Востока до битвы при Херонее (338 г. до Р.Х.). Программа этого класса завершается первыми битвами юного Александра. Переживание, внушаемое преподаванием истории и литературы в этом классе, таково: боги направляли когда-то судьбу человечества, но они снизошли на землю, сами став человеческими личностями. Брунгильда, в нордическом представлении ещё божественная Валькирия, в «Песни о Нибелунгах» является как земная женщина. Бог Бальдур является в человеческом образе как Зигфрид, бог Хёдур — как Хаген. Битва богов из «Угасания богов» превращается в битву нибелунгов с гуннами.

Если присовокупить к подобному рассмотрению литературы историю Востока и Греции, картина дополняется в том же смысле. С туманных небес мира, где боги и люди ещё общались, человек нисходит на землю и становится личностью. В таком нисхождении человеческого самосознания на землю нуждается молодой человек 15—16 лет. Ему нравится слушать на уроках истории и литературы описание подобных процессов, потому что они являют ему в становлении человечества то, что сам он проходит как отдельный человек в своём возрасте. Подрастающий молодой человек достигает истинного здоровья, когда всё, что преподаётся ему в это время, соотносится с землёй. Различие между пастушескими племенами Индии, которым ещё долго предстоит кочевать, и персами, рано перешедшими к земледелию, выводится из условий климата и почвы. Вавилон описывается в соответствии с глинистой почвой, на которой он стоит, и при этом показывается, как хорошо можно понять высказывание: «Египет — дар Нила». Сама религия этих народов рассматривается под углом зрения, включающим климат и влияние земли. Обосновывается закон, согласно которому кочевые, пастушеские народы принимают религию луны (стоит вспомнить индийское учение о Соме), а земледельческие народы приходят к религии солнца (вспомним сказание о том, как Ормузд дарит царю Джемшиду золотой клинок, чтобы царь пронзил этим клинком землю). Не надо говорить, будто подобный взгляд слишком сух. Это лишь одна точка зрения среди многих. Следующий учебный год преподаёт противоположное. И тогда лучше не говорить, что преподаётся фантастическое. Это не так. Новый взгляд лишь приноравливается к существу человека.

Ибо подрастающий человек хочет в 15-16 лет закрепиться на земле, а в 16-17 лет, уже закрепившись, устоявшись на земле, хочет снова обрести звёздный мир. Отнять у него такую возможность — значит обречь его на страдания, вызванные силами необузданной телесности. Вожделение и страсть охватывают лишь того, кто не способен вознестись над собственным телом в целомудренной чистоте к миру звёзд. Вот что даёт человеку учебный план одиннадцатого класса. Тогда-то и прорабатывается сказание о бедном Генрихе, говорится о чистой, врачующей любви, повествуется о том, как страждущему Анфортасу приносит исцеление чистый дурачок Парсифаль. Правда, при этом чистый дурачок оказывается обременён виной, и шаг за шагом должен искупить её, пока наконец не обретёт он Грааль.

Одновременно даётся история человеческого интеллекта от Аристотеля до современности. При этом следует показать, как в позднейшем развитии человечества интеллектуальность отделяется от любви и как истинное познание возникает лишь в любовном охвате познаваемого. (Таков смысл слова «философия», соединяющего мудрость и любовь.) Правда, это преподносится ученику на историческом и литературном примере, а не как идея. В Парсифале явлен герой, обретающий знание в сострадании, и ученик узнаёт, как мы через знание снова достигаем сочувствия, вырабатывая любовь и сострадание ко всему и со всем в целом мире. Так мы избавляем молодого человека от его тела и после того, как он станет гражданином земли, возвращаем ему гражданство Вселенной, чтобы он — как говорит Гердер — ощущал землю звездой среди звёзд.

Таков круг представлений и чувствований, приведший автора к возможности заняться историей Грааля. Но эта книга не должна стать педагогической в узком смысле. Автор ставит себе целью наряду со своей педагогической деятельностью, протекающей в живом каждодневном преподавании, создать ещё и материал для такого преподавания. Представить материалы и стремится эта работа.

Все важные идеи, которые надлежит обрисовать, исходят от самого доктора Штайнера или обретены в осмысленном развитии его идей. Это не означает, что данная работа не самостоятельна. Идеи доктора Штайнера позволяют изведать на опыте, что они таят в себе жизнь, отнюдь не исчерпывающуюся его собственной разработкой. Мир его идей никогда не вместится в форму книги, так как этот мир никогда не будет готовым, завершённым творением, оставаясь жизнью, продолжающейся в дальнейших воскресениях — духовное существо, излучающее свет. Творчески самостоятельным делаешься, в священном огне улавливая несказанное и незапечатлённое, распространяемое духом Рудольфа Штайнера.
Штутгарт, Пасха, 1928 г.