0 библейском правосудии Первый суд Ветхого Завета Среди сада росло древо познания добра и зла; бог запретил человеку употреблять в пищу плоды его, сказав: « в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь»
жүктеу/скачать 0.72 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Обыкновения правоприменительной практики
- С. Пашии Ответственность судьи
Путешествие в Икарию Впрочем, все наказания школьников установлены так же, как и их обязанности и проступки в Своде школьника. И чтобы облегчить выполнение правил этого свода, школьники сами его обсуждают и голосуют, принимая его, таким образом, как собственное произведение и заучивая наизусть, чтобы лучше его применять. Пять лет назад этот свод обсуждался одновременно во всех школах и был принят школьниками почти единогласно. Когда совершен проступок, школьники организуют свой суд, определяющий проступок и выносящий по нему приговор. Но вернемся в большую залу, и мы, вероятно, скоро увидим один из этих школьных судов. Зал был уже полон. Как и утром, все учителя и школьники были налицо. Один из самых старших школьников должен был выступить обвинителем, пять других — предложить наказание, а все остальные составляли жюри. Изложив дело, учитель, руководивший прениями, призвал обвинителя к умеренности обвинения, обвиняемого — защищаться без страха, свидетелей — давать показания без лжи, присяжных — отвечать, следуя своей совести, и судей - применять закон без пристрастия. Обвинитель выразил сожаление, что ему приходится обвинять брата, и свое желание, чтобы он оказался невиновным. Но он понял, что Свод — дело всех школьников и обвиняемого; предписания Свода, все его запреты и все наказания установлены в интересах всех и каждого; обвиняемый мог убить или ранить себя, прыгая с высоты мачты, и общий интерес требует его наказания, если он виновен, но еще больше - его оправдания, если он невиновен. Маленький обвиняемый защищался с уверенностью. Он откровенно признал, что спрыгнул, он признался, что нарушил закон и заслуживает наказания, хотя и раскаивается в своем непослушании. Но он был увлечен желанием показать товарищам свою смелость и уверенностью, что не причинит себе никакого вреда. Другой школьник заявил, что он сам совершил проступок, побуждая его спрыгнуть и забыв запрещение закона. Третий, вызванный в качестве свидетеля, сказал, что видел, как обвиняемый прыгнул, и ему, к сожалению, приходится заявить об этом по обязанности говорить правду. Защитник признал, что совершен проступок, но он выставил как смягчающее и извиняющее обстоятельство признание обвиняемого, его раскаяние и подстрекательство товарищей. Он просил жюри принять во внимание, что его друг - самый бесстрашный прыгун среди его товарищей по возрасту, и именно его бесстрашие и ловкость были причиной того, что он дал себя увлечь. Обвинитель признал, что обвиняемый заслуживал бы венка, если бы его давали за бесстрашие прыгуна, но поставил вопрос, не было ли установлено запрещение именно с целью сдерживать бесстрашных и не следует ли применять этот закон главным образом к ним, чтобы охранить их от слишком рискованных затей. Жюри единогласно признало обвиняемого виновным в нарушении Свода, но незначительным большинством присоединилось к мнению, что проступок извинителен. Комитет пяти предложил не выносить другого наказания, кроме опубликования факта в школе. Собрание приняло это предложение, и Верховный совет учителей одобрил это решение. Один из учителей в заключение напомнил детям, что они не должны теперь меньше любить маленького прыгуна, последнему - что он не должен меньше любить своих судей, всем — что они должны еще больше любить республику, которая столько сделала для их благополучия, и любить Друг друга еще больше, чтобы быть достойными республики.
С. Пашин Обыкновения правоприменительной практики Тенденции снижения доли наказании в виде лишения свободы противостоят профессиональные стереотипы другого рода, связанные с так называемыми обыкновениями правоприменительной практики, которые формировались в советскую эпоху. <...> К примеру, достаточно характерным способом разрешения уголовных дел является компромисс. Типичный пример: если человек долго пробыл в предварительном заключении, а доказательств его виновности нет, то судья назначает ему наказание, равное сроку его пребывания в следственном изоляторе. С этим же связано еще одно обыкновение: у обвиняемого, к которому была применена мера пресечения в виде лишения свободы, но по жалобе освобожденного судьей, больше шансов получить приговор, не связанный с лишением свободы. И более общая закономерность: если человек, который числится за судом, не находится под стражей, его гораздо реже потом берут под стражу, нежели человека, уже находящегося в заключении: последнему, как правило, назначают наказание в виде лишения свободы. И надо выяснить, а почему, собственно, судьи следуют указаниям прокуроров и какие существуют рычаги воздействия на судью в случае, если он этим рекомендациям не следует Судья заинтересован в том, чтобы приговор не отменили, прокурор — чтобы не было оправдательных приговоров или дело не вернули на доследование. Если, например, выносится оправдательный приговор или дело возвращается на доследование, то прокурором автоматически пишется протест. Вот если прокурору дают сохранить лицо, то есть признают виновность подсудимого и назначают наказание в виде лишения свободы, хотя бы равное сроку предварительного заключения, то это еще куда ни шло. Но если подсудимый оправдан, это считается очень плохим исходом дела, недопустимым. В суде присяжных ведь прокуроры иногда ходатайствуют о том, чтобы отправить дело на доследование, но только в случае, когда все основные доказательства исключены, дело «рассыпается» и велика вероятность оправдательного вердикта. Они просят вернуть дело на доследование, поскольку это единственная возможность избежать оправдательного приговора. А дальше дело все равно «доводится» тем или иным способом: скажем, «убийство» превращается в «тяжкое телесное повреждение, повлекшее смерть». И дальше дело передается в народный суд, а народный суд уже все делает как положено. По сути, сложившиеся обыкновения правоприменительной практики, о которых мы частично говорили, воспроизводятся еще и потому, что и задуматься-то особенно некогда. Все, в общем, понятно, раз ведут - значит, виноват, раз прокурор просит - надо уважить. Ситуация конвейера порождает еще и такую само-ловушку, когда судья не в силах прочитать дело, однако у него уже назначено следующее дело. Он выходит на оглашение приговора с чистым листом бумаги и импровизирует резолютивную часть: говорит, дескать, такой-то виноват и назначено ему столько-то лет лишения свободы, - после чего у него просто нет иного выхода, кроме как подверстать все остальное вот к этой самой резолютивной части, которую он уже публично объявил. Иными словами, ситуация конвейера вынуждает следовать очень простым стереотипам. <...> Есть неформальные взаимодействия, скажем, прокуроров и судей. Например, в форме неофициальных совещаний в кабинете судьи по поводу того, какое наказание будет просить прокурор и какое назначит судья. Считается, что судья не может в кабинете говорить с адвокатом, за это его ругают. А с прокурором — это в порядке вещей: коллеги собрались поговорить. Это обычай, который идет с советских времен, когда судья и прокурор были членами одной парторганизации, делали «общее дело». <... > Еще есть латентные [скрытые] нарушения процедуры, которые тоже влияют на характер окончательного решения суда. Например, невызов или недоставление свидетелей, хотя их надо допросить. Или проведение амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы, именуемой «пятиминуткой», — чисто формальной процедуры, довольно бессмысленной. Она занимает минут пять, это просто беседа. Или, например, процедура оглашения документов, условия оглашения документов. Или, допустим, когда суд встречается с противоречиями между первоначальными показаниями и последующими. Процесс работает по системе «один раз признался, потом не отвертишься». А дальше пишется, что подсудимый желает ввести в заблуждение, избежать ответственности, однажды ведь признавался. Или когда в качестве доказательства виновности принимаются показания человека, который рассказывает нечто с чужих слов, а тот, от кого он это слышал, не допрашивается, и даже не предпринимается попыток его найти. И показания с чужих слов принимаются как доказательство. В районных судах вообще массово творятся безобразия. И все прекрасно понимают, что если бы этого не было, то все бы вообще остановилось. Полагаю, что с такой ситуацией мы имеем дело в 80% случаев. Хотя можно сказать, что какие-то нарушения (то здесь, то там) допускаются в 99% случаев, то есть в абсолютном виде форма не соблюдается. Нарушения — это условие и элемент технологии. Потому что если не допускать тех или иных нарушений, то ты не сможешь быстро рассматривать дела. У нас нет полной аудио- или стенографической записи хода процесса. Протоколы фальсифицируются, подделываются под протоколы. Это тоже элемент технологии.
С. Пашии Ответственность судьи Я думаю, что судья отвечает перед Богом и перед своей совестью. В Московском городском суде дали мне народных заседателей (а народные заседатели у нас постоянные), которые раньше работали с судьей, которую называли Зинка-червонец. Она прославилась тем, что меньше 10 лет лишения свободы никогда не давала. И в первое время, когда мы начинали обсуждать, каким должен быть приговор, они даже соглашались со мной, но говорили, это же, мол, вам принесет неприятности (если речь шла о более мягком приговоре, нежели можно было бы ожидать, исходя из обвинительного заключения). «Сейчас мы его отпустим, а у вас неприятности будут, начальство вас начнет...» Я всегда им говорил, что наши неприятности — ничто по сравнению с неприятностями подсудимого. В своей работе я руководствуюсь тремя простыми принципами. Первый — обращаться со всеми как с людьми, одинаково. Я называю по имени-отчеству и прокурора, и подсудимого, и потерпевшего, и адвоката. Прокурора и адвоката я могу иногда называть коллегами, того и другого. По-моему, это очень просто. Второе — всегда давать шанс. Например, если человек заявляет некое ходатайство, допустим говорит, что ему непонятно, что эксперт написал в заключении, или он с этим не согласен, то хотя, может быть, судя по заключению, этого и не надо было бы делать, я стараюсь удовлетворить ходатайство. Третий — перед принятием решения я всегда проделываю над собой специальную работу по устранению личных симпатий и антипатий. То есть работа идет только по доказательствам. Надо отрешиться от тех впечатлений, положительных или отрицательных, которые я воспринял.
жүктеу/скачать 0.72 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|